Глава 3
Каждую весну мужчины племени сооружали большую хижину в лесу неподалеку от стойбища. Место для нее всегда было одно и то же – открытая поляна с растущим посередине могучим кленом. Под ним, в тени вбивали колья и жерди для времянки, оплетали их ветвями ивы, закрепляли сухожилиями животных и полосками гибкой коры. Потом настилали тростниковую крышу, закидывали на нее старые шкуры, утаптывали землю внутри. Здесь держали мужской совет, вдали от женских криков и беготни детей.
В зеленом полумраке леса, на границе с поляной в нерешительности стояла Юника и наблюдала за Альварами, собирающимися на совет: вот коренастый Бас, чьи ноги покрыты темной шерстью – медведь обзавидуется, вот старый Слепой Урсан, похожий на журавля; белоснежные волосы метут по худой спине. читать дальшеПришли Вождь Тарс и Мирох колдун. В руках у колдуна был череп лошади на длинном шесте – чтобы прародитель приглядывал за советом. С ними были гости – Те-Кто-За-Лесом, все как один низкорослые, бородатые, угрюмые, с маленькими светлыми глазами. «Братья, наверное» - Подумала Юника. За спиной у каждого был закреплен могучий лук и Юника с любопытством разглядывала невиданное оружие. Меари не было видно, и она решила, что он уже внутри. Тут были почти все мужчины, за исключением тех, кто на всякий случай остался в стойбище. И она, Юника... Пригладив волосы, собранные на затылке по-мужски, перехватив покрепче свое короткое ореховое копье, и придав курносому лицу решительное выражение, Юника, наконец, шагнула из тени на солнечный свет и зашагала к ним.
Меари, как и ожидала Юника, сидел внутри. Юм что-то негромко рассказывал ему, и Меари, равнодушно взглянув на вошедшую, снова повернулся к другу.
- Сядь туда. – Махнул рукой Тарс на свободное пространство между Хуштой, скрестившим перед собой длинные ноги, и мрачным Тиани, недобро косившегося на безмятежного Хушту, которому вчера проиграл великолепный нож из вулканического стекла. В щель между двумя мужчинами и втиснулась Юника. Никто не выразил особого недовольства присутствием женщины, даже кичливый и вечно злой Куви – из-за его характера прозванный Росомахой.
-Тихо. – Сказал вождь. – Говори, Рул.
Один из Тех-Кто-За-Лесом, названный Рулом, басовито кашлянул, поерзал на шкуре жилистым задом и начал:
- Мы, Лососи, встревожены грядущим голодом. Придет зима и на третий ее месяц половина нашего племени вымрет. У нас не будет вяленой конины, не будет жира, не будет ничего, даже кож на починку одежды. Нечем будет набивать ямы, нечего коптить. Нам не протянуть на оленях да тетеревах до следующей весны – их слишком мало, да и те уходят все дальше от становищ людей. Удача отвернулась от нас. И от вас, Альвары.
Он помолчал, пожевал губами и, обведя сверлящими глазами присутствующих, приступил к главному:
- Стадам не переплыть поток Наялы, а там где переброд, поселился злой дух, облюбовал себе пещеру в скале прямо на берегу! – он хлопнул коричневой ладонью по обтянутому кожей колену. – Лошади доходят до середины брода и поворачивают назад.
Один из его соплеменников важно закивал, поскребывая пятерней подбородок, похожий на поросший черным мхом валун, – Это небывалый зверь. Я сам видел, как он вышел из пещеры и пил воду из реки. О, это невиданный, страшный зверь! Он цвета такого, как песок, а шея – охотнику не обхватить, а клыки как жертвенные ножи отца моего, колдуна! И хвост, хвост – как змея! Этот зверь только взглянул на меня, и я упал без чувств.
Юноши зашушукались, но тут снова заговорил Рул:
- Сколько я себя помню, стада приходили на свои пастбища в долину людей. Негде им больше кормиться все лето, лошадей столько, сколько звезд на небе! Много лет они платили нам, людям, своим мясом за эту долину. А теперь пришел дух, воплотившись в звере, и я знаю, почему. Да, я знаю, и все Лососи знают! - Рул перешел на громкий свистящий шепот,- Он пришел мстить, Альвары! Мстить за племя Ульмаров Рысей, мертвое племя! Долго, слишком долго лежали они на земле, глядя мертвыми глазами в небо, жалуясь своему пятнистому богу... И он пришел мстить за своих детей, он – Большой Рысь!
Хижина загудела. Куви Росомаха вскочил на ноги, с его небольшим ростом он мог полностью выпрямиться, и, тыча пальцем прямо в лицо Лосося, прохрипел, давясь злобой:
- Хочешь сказать, что мы, Альвары виноваты? А где был ты, когда они там, как ты говоришь, мертвыми глазами в небо смотрели?
Хойра Пловец, сидящий рядом с Куви и подскочивший Тарс опрокинули наглеца обратно на земляной пол, а Рул, покрасневший от гнева на молодого Альвара ответил, глядя в рыжие глаза Тарса:
- Да. Вы виноваты, Альвары Лошади. Вы самые ближайшие соседи Рысей и должны были похоронить их в положенный срок. Ваша вина! Я, Рул Лосось вождь и сын вождя сказал.
В хижине стало душно, но никому не приходило в голову держать совет под открытым небом: вдруг ветер подхватит их речи и направит в чужие уши.
Тарс остался спокоен. Это неслыханно, конечно, что его племени ставят в вину появление неведомого мстителя... Но что-то в словах Лосося, несомненно, есть. Он смерил взглядом троих пришельцев:
- А где твой отец, Рул?
- Он отправился на западный склон Белой горы, да будет легка его дорога. Десять ночей назад.
- Значит, ты теперь ведешь племя Лососей. И почему же, Рул, ваши мужчины не возьмут копья и луки и не прогонят духа из его пещеры? – Тарс говорил то же самое, что еще вчера говорили ему юноши его племени, но он не придал этому значения. – Вы живете у Наялы. Или боитесь?
- Лососи не боятся чужих богов! Но негоже мне, как старшему сыну вождя, отправлять своих людей на смерть за чужой проступок.
В том, что именно «на смерть», Рул не сомневался. А как же иначе? Бог он там, дух, или зверь, но чужой, неведомый, опасный...
«Своих людей... Быстро сын вождя становится вождем» - подумал Тарс. И спросил уже вслух:
- Кто еще думает так же, как вы?
- Все наши соседи, те, кто тоже проживает зиму, питаясь кониной: Волки, Лоси...
Охотники вскочили, потрясая кулаками, возмущенные, перебивали друг друга. Юника, сжавшаяся в комочек между охотниками, услышала, как Хушта потянулся к Тиани через ее спину, обдав прогорклым запахом барсучьего жира, которым натерся еще к празднику, и возбужденно зашептал ему на ухо: «если Те-Кто-За-Лесом объединят оружие против нас, племени Альваров конец, виноваты мы, не виноваты...».
Юника с удивление думала о том, не верит в сказанное Рулом Лососем о Большом Рысе. В преданиях о нем, которые она слышала еще давно, в детстве, от матери и бабки, говорилось, что Пятнистый – добрый бог, не мстительный... Юника все еще хранила горькую злобу на всех Альваров, вместе взятых, и где-то там, в глубине души, она возликовала: «наконец-то получите вы по заслугам, за то, что не похоронили моих родных как положено!». Но потом она признавалась сама себе - разве могли Альвары подвергать свое здоровое племя, своих живых детей опасности из-за тех, кто уже все равно умер? А если и совершили они ошибку, то война с другими племенами, в которой Альварам не победить – слишком большая цена!
Видимо, то же самое пришло в голову и колдуну. Он сидел неподвижно, вобрав голову в худые сутулые плечи, и всем своим видом напоминая старого облезлого хорька. Его скрежещущий голос привычно оцарапал слух:
- Так как быть, Рул Лосось? Если вы пришли объявлять нам войну, то где же ваши крашеные стрелы, где знаки войны на плечах? Вчера вы ели у нашего костра, обнимали наших женщин. – Он устало запрокинул голову к стене хижины, от чего костяные и деревянные побрякушки в его волосах издали тоскливый звук. Закрыл глаза, так, словно разговор перестал интересовать его.
Рул снова поерзал, как нетерпеливый мальчишка, и это суетливое движение никак не вязалось с его бородой и статусом. На самом деле, Рул был не прочь и повоевать, но сначала нужно было обсудить еще кое-что.
- Альвары! Среди вас живет женщина, последняя дочь Рысей. Вот эта. – Он махнул рукой в сторону вздрогнувшей от неожиданности Юники, - я вижу рысий хаюм на ней, знак их рода. Отдайте женщину Пятнистому, принесите ее в жертву рядом с его пещерой. Пусть забирает ее душу и уходит, на земле больше не останется его детей и ему тут делать больше будет нечего. Отдайте ему женщину и лошади придут в долину, я, Рул Лосось сказал!
Взгляды мужчин обратились к Юнике, и ей показалось, что ее жизнь закончится прямо сейчас.
Она отшатнулась к надсадно всхлипнувшей стене, пожалев, что ее копье осталось снаружи, вместе с оружием остальных. К узкому выходу, манившему веселым солнечным светом мимо Тарса и еще четырех мужчин не пройти. Тогда она нащупала свой прозрачный сиреневый нож у пояса, и в ее мыслях, обостренных и ускоренных до-невозможности, пронеслось: «племя мое – сосна у реки, стояла сто весен да упала, а маленькую щепочку подхватили волны и несут...» Она не даст принести себя в жертву, даже если ей придется убить себя. Не даст, и провалитесь вы все пропадом!
Прежде, чем ошеломленные дерзким предложением Альвары начали говорить, рядом с девушкой встал молодой крепкий охотник, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего, тому, кто приблизится к ней. Конечно, это был Меари Черный, кому еще взбредет в голову, рискуя навлечь на себя гнев племени, защищать девчонку, которая даже не является его невестой? И не красавица, к тому же... Он улыбнулся Лососю, при этом верхняя губа непроизвольно дернулась вверх, как у оскалившегося волка, с нажимом провел рукой по вздыбившемуся затылку, пытаясь сдержать ярость.
- Юника, - сказал он низким незнакомым голосом, при этом уставившись на Рула, - никто тебя не тронет, жизнью клянусь.
Тиани и Хушта отшатнулись от него, как от заразного. Рул, поднявший руку поскрести в голове, так и замер с поднятой рукой. Мыслимое ли дело: вождь еще не принял решения, а этот безумец уже что-то затевает! Да что возомнил о себе этот мальчишка!
- Сядь на место и не дерзи. – Сказал Тарс.
Меари остался стоять, как стоял. Мужчины смотрели на него с ужасом.
Юника перевела взгляд на широкую лоснящуюся от пота спину Меари, расчерченную бледными полосами – давнишними следами звериных когтей, и ее сердце стало биться чуть спокойней, видимо в словах Меари ей почудилось избавление. Она обрадовалась, что Меари оказался на ее стороне, не затаил зла после вчерашней размолвки.
- Хочешь ли ты что-нибудь сказать им, Юника? – спросил ее Меари.
- Рыба многое имела сказать, да рот у нее полон воды,- усмехнулся Рул.
Последняя дочь Рысей наконец-то отдышалась и выпрямилась, спрятала нож и сказала, обращаясь к своему вождю:
- Вождь Тарс! Неужели прикажешь зарезать меня, как кобылу, ты – мой названый отец!? Так убейте и Уну с Ильбой, разве я с ними не одной крови!?
Ах, что она говорит, разве может она прикрываться именами подруг... Неукротимый румянец залил ее лицо, заставил пылать уши. Юника прижала дрожащие руки к горячим щекам. Вот какая она смелая, тьфу...
Тарс промолчал, но окинул Юнику медленным оценивающим взглядом, хороша ли, мол, жертва Пятнистому?
Так, словно видел ее впервые.
И в душе мужчин шевельнулось негодование: человеческая жертва, если она была крайне необходима – это не жестокость, нет, так они не считали. Но вождь был обязан как-то подготовить ошеломленного человека, избранного на этот подвиг, тем более, названую дочь. Какой-то старый охотник, сквозь слезы Юника даже не поняла кто, басовито прогудел, всеми доступными интонациями грубого голоса выражая сочувствие:
- Так ведь ты и сама знаешь, что они как вышли замуж в наш род, перестали быть Ульмарами, милая. Да ты не плачь, Рысишка, это ведь честь, большая честь тебе выпала.
Говоривший поежился под взглядом побелевших от бешенства глаз Юники. Странный булькающий звук раздался из ее сведенного судорогой горла, словно она подавилась.
- Той же чести удостоится любой, кто поднимет на нее оружие. – Спокойно сказал Меари, взяв ее за руку выше локтя. Поняв, как далеко зашло это дело, он без сожаления порвал живую, пульсирующую артерию, что связывала его с родным племенем, и переступил незримую черту, за которой остался страх. В его бесхитростной душе не возникло сомнений, правильно ли он делает, как не возникло сомнений, убить ли ему проснувшегося средь зимы медведя, неожиданно возникшего на тропе, или самому умереть. Отказаться от всего племени ради одного человека оказалось не так уж и страшно. Конечно, скорее всего его убьют.
- К тому же, девка – левша, - добавил Рул, от которого не укрылось, какой рукой Юника выхватила нож, - а от левши жди беды, все они проклятые! Зачем ей жить?
- Когда я отрежу тебе правую руку, ты тоже будешь левшой.- Неторопливо произнес Меари. Он хотел сказать что-то еще, но его голос потонул во всеобщем гомоне.
Перекрывая ворчание Лососей и порывистые возгласы мужчин, раздался не по возрасту сильный голос Слепого Урсана:
- Погодите с убийствами, горячие головы! Да и ты, Меари, думай, что говоришь. Слова тебе не камни, вывалились – обратно не подберешь. Послушайте, что скажет вам старый Урсан, живущий в темноте. Мои глаза давным-давно обозревают дивные сады западного склона... а может быть, какой-то наглый дух, забрал их себе, чтоб подглядывать за красивыми девками, хе! Но взамен он дал мне взор, что заглядывает в глубины моей памяти, и я помню все, что видел и слышал, так ясно, как не умеет никто из вас, зрячих. Альвары! Слепой Урсан говорит вам, что знает этого зверя – Большого Рыся, или кто он там...
Мой дед, которого теперь помню только я, был великим путешественником. Полжизни он искал край Земли Людей, был даже у истоков Наялы! Края он так и не нашел, зато нашел себе жену – мою бабку – желтолицую Айгар Большие Веки, которую я помню так хорошо, словно видел у вчерашнего костра. Бабка Айгар рассказывала о многих диковинных вещах мне четырёхвёсному. Рассказывала и о могучем желтом звере с пятнами на спине, которому поклонялось ее племя. Смотри же, Лосось, сын колдуна, этот ли зверь поверг тебя в трепет?
С этими словами он пошарил у себя на груди и вытащил амулет, почерневший от долгого соседства с человеческим телом. Это была небольшая деревянная фигурка животного, напоминающего льва, только тело его было длиннее, а лапы толще и короче. В разинутой пасти виднелись преувеличенно большие клыки, видимо когда-то они произвели неизгладимое впечатление на резчика.
- Это он!- Воскликнул тот из Лососей, что назвался сыном колдуна. И добавил с ненавистью, рожденной страхом – Тварь такая...
Слепой Урсан снял через голову черный кожаный шнур, и протянул фигурку Тарсу. Тот повертел деревяшку в руках и голосом, в котором можно было угадать облегчение, спросил:
-Как же зовется этот зверь, Урсан?
- Бабка говорила - груам.
- Значит, такие звери водились в землях, откуда родом твоя бабка... И значит, никакой это не Большой Рысь. Это зверь из мяса и костей, которого мы изловим и убьем, слышали, Альвары?
- Да!!! – вскричало множество глоток.
- И тот, кто прикончит груама, получит его шкуру! И клыки – жене в ожерелье!
Глава 4
Ночью была гроза и утром в лесу было душно. Внимательный глаз мог бы различить невесомый пар, поднимающийся от залитых солнцем кустов дикой малины. А еще более внимательный глаз смог бы заметить плечи двух молодых охотников, притаившихся за малинником. Один из них перехватил копье поудобней и подал неслышный знак второму. Второй охотник коротко замахнулся увесистым камнем, стараясь не задевать колючие кусты, и зашвырнул его в заросли папоротника, отчего маленькие кабанчики, кормившиеся между папоротниками и кустами малины, бросились врассыпную. Двое из них направились прямо к охотникам, но вместо убежища нашли гибель от быстрых копий, вонзившихся в упитанные коричневые бока. Добыча была поспешно засунута в кожаную сумку, чтобы капающая кровь не выдала направление, в котором скрылись охотники. Старая свирепая кабаниха услышала истошный визг своих чад, и уже неслась на подмогу, рыхля влажную землю копытами, но крики внезапно смолкли, и недоумевающее животное принялось собирать оставшихся поросят призывным хрюканьем.
Меари и Хойра, а это были именно они, любили охотиться в паре. Вдвоем они никогда не возвращались без добычи. Друзья несказанно обрадовались, увидев столб дыма в их маленьком лагере. Ливень этой ночью был столь силен, что во всем лесу не осталось ни единой сухой веточки. Сырость на руку охотникам, вышедшим на след крупного зверя: выследят и загонят не поднимая шума, что издают сухие листья и валежник. Но сегодня не было нужды в крупной дичи, да и погоня за ней неизбежно увела бы далеко от тропы. Добытчики радостно переглянулись, и бегом спустились к берегу маленького круглого озерца, где их дожидались остальные: Юм, Хушта, Куви и Юника.
Озеро это было совсем молодым, даже юным, оно появилось в лесу еще на памяти деда Меари, когда он сам был юношей. Далекой зимней ночью все племена долины проснулись от небывалого грохота, и, выскочив из землянок, увидели зарево над лесом. Когда, набравшись храбрости, мужчины пришли посмотреть, что же случилось в зимнем лесу, они увидели небольшое идеально круглое озеро с мутной водой, над которой стоял пар. Рядом с загадочным озером было ощутимо теплее. А вокруг – несчетное количество поваленных деревьев и полное отсутствие снега на много-много шагов. Как ни странно, несмотря на пугающие обстоятельства, люди не посчитали новорожденное озеро местом дурным и запретным. Эрм-Считающий-Звезды сказал им, быть может, это Небесный Конь сорвался с небес на землю и теперь спит там, в толще теплой воды. Так или иначе, но с течением времени это «может быть» превратилось в твердое убеждение и каждую зиму множество людей приходило сюда кто с приношениями – кусочками меха и рябиновыми венками, кто с просьбами, ведь если Небесный Конь совсем рядом, неужели не услышит...
Юника ловко отрезала полоски мяса и бросала на раскаленные камни. Ей нравился шипящий звук, следовавший за каждым ее движением, он говорил ей о том, что скоро все наедятся сочного обжаренного мяса и одновременно напоминал ей шипение, издаваемое Куви, когда тот был чем-то рассержен. Впрочем, благодаря ему сегодня у них будет горячая еда и не придется есть мясо сырым. Ведь именно сообразительный Куви догадался поискать в лесу заброшенное логово какого-нибудь зверя, и не просто догадался, а отыскал, и не какую-нибудь барсучью нору, а зимнюю берлогу медведя под нависающей скалой, полную слежавшихся еловых веток, совершенно сухих и еще пахнувших смолой и звериным мехом. Когда костер горел в полную силу, в него можно было класть и сырое топливо, не погаснет. Дымило, правда, немилосердно, и Юника поспешно смахивала набегающие слезы окровавленной рукой и снова склонялась над остатками тушки.
Сегодня шел третий день, как небольшой отряд охотников покинул стойбище и зашагал по направлению к Наяле.
Кто пойдет охотиться на груама определил совет. Желающих было много, но выбор пал только на неженатых охотников, не имеющих детей. Так издревле повелось в племени - на опасное, непредсказуемое дело отправлялись мужчины, свободные от семейных привязанностей. С ними пришлось отправиться и Юнике. Меари в совете не участвовал. Он решил для себя, что в любом случае пойдет за Юникой, пусть даже ему запретят покидать пределы стойбища. Несколько дней назад, в хижине под кленом Тарс задержал удрученную предложением Рула Юнику, тогда как всем велел уйти. Только Меари остался подождать ее, стоя раздражающе близко к вождю и всем своим видом выражая неповиновение.
Тарс не обращая на него ни малейшего внимания, сказал девушке по-отечески ласково, словно и не он давал молчаливое согласие пожертвовать ее жизнью:
- Ты пойдешь к Наяле вместе с охотниками. Ты должна будешь поговорить со зверем, задобрить его... Вдруг почует в тебе родственную душу. Уговори его уйти. Пусть уходит восвояси! А не послушается, тогда мужчины убьют его.
Юника давно уже знала, что Тарс Альвар требует смотреть ему прямо в глаза. Ее отцу – Бао Ульмару в глаза смотреть не полагалось, только в землю. Даже Юнике. Может быть, поэтому она совсем не помнит его лица? А Тарс... Наверное, хорошо знал, что может прятаться под опущенными ресницами запуганной женщины.
- Да, вождь. – Ее трясло от пережитого страха, но ответ был спокойным и громким. Юника поняла, что Тарс все-таки боится прогневать духа, и преисполнилась презрения к вождю. Она не понимала его осторожничанья. Да и какое понимание может быть у юности, приговоренной и помилованной благодаря случайному стечению обстоятельств.
- Крыса... – прошипела Юника себе под нос, когда направлялась к ожидающему ее Меари. Если бы вождь услышал это ругательство, Юника была бы немедленно убита, но она не смогла сдержаться, гнев и обида душили ее.- Ох, крыса... если б не Урсан – убили бы! И если б не Меари.
О, Меари...
Ей хотелась расплакаться, но жгучая злоба словно испаряла ее слезы, душила рыдания где-то в горле, и от этого никак не получалось ни глубоко вздохнуть, ни облегченно выдохнуть.
Поравнявшись с Меари, она заглянула в его спокойные темные глаза, порывисто пожала его руку своей ледяной ладонью, но тут же отдернула. Слова не шли с языка. Они так ничего и не сказали друг другу, и Меари, захватив юникино копье, которое та впервые забыла, побрел в сторону стойбища вслед за девушкой, по привычке ступая неслышным шагом охотника.
Когда молодые люди скрылись в темно-зеленой полуденной тени, Тарс негромко позвал колдуна, и, услышав знакомое сиплое покашливание за спиной сказал ему не оборачиваясь:
- Вот что, Мирох. Ты хорошо служил Прародителям все эти годы. Ты уважал духов леса, воды и небес, ты знаешь их язык и говоришь на нем, и они отвечают тебе. Теперь послужи мне, колдун, и получишь большие дары. – Он резко повернулся к старику. - Я хорошо награжу тебя!
На худом невыразительном лице Мироха отразилось легкое любопытство: еще не бывало такого, чтоб рыжебородый просил у него что-то для себя лично.
- Меари, конечно, пойдет вместе с Юникой... - задумчиво сказал Тарс, вперив взгляд в блеклое по-летнему небо. Он замолчал, не окончив мысль, и колдун не понял, чего от него хотят. Тарс стоял, перекатываясь с пяток на носки, его безмятежный вид не вязался с истекающей от его мощного тела багровой злобой, которую колдун видел почти так же ясно, как бронзовые волосы, покрывающие его торс.
- Черный - сын шакала, не должен вернуться. – Наконец произнес вождь.
- Он не вернется. Есть верное средство.
- Какое же?
- Зачем спрашиваешь меня, вождь? Ты охотник, я колдун. Разве ты доверишь мне тайные охотничьи уловки, что ведомы лишь вам, да зверью? Если охотники будут ворожить, что ж останется делать нам, колдунам? – Мирох досадливо махнул рукой и добавил, - Ладно, знай: я пойду к Болотному духу и дам ему своей крови, а взамен потребую послать смерть по следам Черного. А чтоб Болотный не сбился с пути, принесу ему волосы Черного. Настигнет его, где б тот не был... Пойдет, как лиса за зайцем.
Тарс поглядел на колдуна с сомнением.
- Как волосы добудешь-то?
- Мирэх прячет прядь его волос в стене землянки. В щели за подпоркой. Думает, я не знаю. Похитить ее будет несложно. Эта прядь у нее еще с той поры, как...
- Не важно. Делай свое дело.
Когда Мирох и Тарс расстались, колдун рассмеялся негромким смехом, больше похожим на скрип замерзшего дерева. Теперь у него есть возможность убрать Меари, не опасаясь возмездия. Альвары боятся своего вождя и это защитит старика, выполнявшего его волю. Да и не узнают Альвары ничего. И больше не придется ломать голову над тем, как уберечь беспутную дочь от позора. Она пойдет в жены к Медведю чистой, а колдун, породнившись с вождем медвежьего племени, обретет еще большую власть.
В полуденном лесу было тихо. Когда шестеро путников утолили первый голод, Меари достал из заплечного мешка продолговатый сверток, при виде которого его сотрапезники явно оживились. Это был подарок Мирэх, который она всучила охотнику тайком от своего отца, еще в стойбище. Сверток представлял собой олений желудок, туго стянутый жилами, и видом своим напоминал стручок дикого горошка, плотно набитый вкусно пахнущим содержимым. Это было изысканное угощение, рецепт приготовления которого женщины – медведицы никому не открывали. Сырые рыбьи бока, очищенные от костей вымачивались в особом рассоле, состав которого еще не сумела разгадать ни одна Альварка, а после закатывались в длинные листья водного растения фахуд, наподобие рулета. Эти рулеты обмазывали соком пряных трав и солью, перематывали перьями дикого лука и плотно набивали ими конский или олений желудок. Кушанье было готово через три дня.
Когда Меари разрезал оболочку, то не мог скрыть улыбку: рыбных рулетов было пять, как раз по количеству мужчин, Юнику неисправимая Мирэх, конечно, не посчитала. Видимо, такая же мысль пришла в голову и Куви, он ехидно заулыбался и хихикнул, как старуха. Меари насадил свой кусок на прутик и протянул Юнике. «Этого ты не предвидела» - злорадно подумала Юника, вонзая зубы в остро пахнувшее угощение.
Ночью была гроза, а любому Альвару известно, что на следующий день после грозы пускаться в путь нельзя – плохая примета. Решено было весь этот день провести на берегу озерца, выспаться, обновить запасы пищи, а следующим утром двинуться дальше. Тропа, по которой двигались путники не была протоптана людьми. Эту лесную дорогу проложили могучие лесные быки – баары, уходящие каждую осень много южнее поселений людей, далеко за Наялу; и каждую весну приходившие обратно вместе с табунами лошадей. Пользоваться тропой было опасно: бычьи семьи были хоть и редки и немногочисленны, но встреч с ними лучше избегать. Еще вчера, желтым предгрозовым вечером, Хушта, оторвавшись от других походников, ушел вперед и чуть не выкатился под копыта огромной беременной матке баара, жующей грибы на прогалине под осиной. Она посмотрела на застывшего охотника безо всякого выражения, и хлестнув себя черным хвостом как плетью, медленно понесла свое грузное тело в сторону от тропы, где, в отдалении раздавалось басовитое всхрапывание ее косматого мужа. Хушта перевел дух и бегом отправился обратно – предупредить товарищей об опасном соседстве. Альвары очень редко затевали охоту на лесных быков, а если и убивали, то только могучих рогатых самцов, но никогда не трогали телок: они напоминали людям альварских женщин, тем, что долго вынашивали телят. И рожали весной, как и большинство Альварок.
В это время года у рек и озер было много разных птиц, но гладь Ока Леса не возмущали ни черные лапы пестрых уток, ни сильные крылья лебедей, а воздух у воды был тих и неподвижен. В озере не водилась никакая рыба – не было и живности, ею питающейся. Юника была здесь впервые; Рыси не почитали альварского Коня-Прародителя и не приходили к озеру с приношениями. Но она спустилась к илистому бережку из любопытства. Села на корточки, пожалев, что не прихватила кусок конской шкуры. Кидала в воду веточки и камешки и думала, почему какой предмет не кинь в воду, круглый или продолговатый, а круги на воде неизменно одинаковые, круглые?..
Любопытная птичка с желтым брюшком, привлеченная движением на воде, выпорхнула из кроны черемухи, полоскавшей в воде цветущие ветви и, сев на былинку, посмотрела на девушку сначала одним, потом другим глазом.
- Вить-вить-вить? – спросила птичка.
- Фють-фють-фють! - ответила Юника.
Голос Юники не понравился птичке, и она улетела, не дослушав. На осоку у воды садились стрекозы и трава пригибалась под их тяжестью. Иногда было слышно, как приближается и удаляется по своим делам неторопливый шмель. День выдался влажным и по-летнему жарким, яркая поверхность воды слепила Юнике глаза и она, не в силах противостоять ленивой дремоте невольно прикрывала их. Солнце пекло ей в спину, не прикрытую ничем, кроме полосы хаюма. До нее доносились возбужденные возгласы друзей, упражнявшихся в метании копий, но их голоса словно запутывались в прибрежных камышах, становились тонкими, отдаленными и не будили в Юнике охотничьего азарта.
Она досадовала, что волею событий должна идти к чужим краям, к чужому нездешнему духу... Вот маленькие черемухи припали ветвями к земле, склонились до воды, никуда им не надо отсюда уходить, некуда торопиться. Может быть, они – девушки, пришедшие отдохнуть у озерца, как и Юника, да так и оставшиеся здесь навсегда... И хорошо им у озера, и нескучно: то лохматый медведь, бурча и ухая, оставляя глубокие следы в теплой глине, направляется к водопою, то поеживаясь в красном мехе, пробегает озабоченная лисица, появляясь и исчезая в кустах, как катящийся по земле факел, а вот пугливая серна появляется на тропе и шарахается обратно, в спасительную чащу леса, полную жестокой борьбы и таинственного очарования.
Юника задремала на несколько мгновений, чудом сохранив равновесие, и за это короткое время ей успел приснится сон про Мирэх. Точнее, во сне были и другие люди, но дочь колдуна была словно настоящая, живая. Юника очутилась в землянке колдуна. На самом деле она никогда там не была, но ее воображение живо нарисовало ей детали, услышанные от соплеменников, побывавших у Мироха. На огромной медвежьей шкуре, устилающей земляной пол сидел Меари. Его глаза были закрыты, а на смуглой коже алел румянец, видимый даже в полумраке, словно сама Любовь – Огненная Дева, расцеловала его. И сразу же Юника увидела Мирэх. Она стояла позади Меари и расчесывала его гриву резным гребнем из белой кости. Юника отшатнулась и бросилась к выходу так стремительно, словно застала их за чем-то постыдным. Разбился какой-то задетый ею горшок, вздернулся тяжелый полог землянки, и вдруг, в ярком свете дня Юника увидела свою мать, но не удивилась, словно никогда и не расставалась с ней.
- Мика-Юника, не играла бы ты с мужчиной, уйдет ведь. – Почему-то сказала мать. Голос ее звучал ворчливо, неодобрительно. Юника никак не могла разобрать выражение ее глаз, черты лица матери словно ускользали от взора.
- Для того чтоб от кого-то уйти, нужно сначала к нему прийти. – Сказала из-за полога Мирэх нежным голоском, от которого мурашки побежали по телу Юники и волосы на руках встали дыбом.
Проснулась она от того, что мимо нее пролетело что-то крупное и тяжелое, и с воплем упало в воду, окатив вскочившую девушку тучей брызг. Голос был знакомый. Пока человек был под водой, рядом с Юникой очутились Меари, Юм, Куви и Хушта.
Куви схватил Хушту за плечо и тряс, сам не замечая:
- Прыгнул! Прыгнул!
Остальные пританцовывали от восторга. Лица у них были как у детей, затеявших опасное, но увлекательное дело: тарантула из норки достать или пошвырять палками в сторону старого медлительного волка. Юника подумала, что среди них не хватает Хойры и усмехнулась: не зря его прозвали Пловцом, он умудрялся плавать даже в ледяном и мелком Безымянном Ручье. В этот момент появилась светлая голова Хойры, так далеко от берега, что у Юники, вообще не любившей купаться, стало как-то холодно и пусто в желудке, несмотря на то, что она недавно сытно поела. Охотники заревели от восторга, но больше никто в воду не полез. Хойра поплыл назад. Друзья подбадривали его криками. Он улыбался, но в глазах было сомнение.
Юника давно замечала среди молодых людей стойбища легкое безразличие к верованиям их отцов, но чтоб сигануть в Око Леса, рискуя потревожить сон Небесного Коня... А вдруг охотничья удача отвернется, как пойдут они к Наяле, как встретят там неведомого груама? Хотя, кто знает, может быть Крылатый, там, под толщей воды, только и ждет, чтоб его, наконец, разбудили к новой весне, новой жизни...
Ноги Хойры увязли в илистой грязи, почти до бедер окрасившей их бурым. Меари протянул ему древко копья, и со смехом вытащил на траву. Юника невольно залюбовалась ими: Хойра был очень высок – самый высокий человек в стойбище. Тело его было словно создано для жизни в воде: длинная спина и руки, плечи немного покатые, почти как у самой Юники. Ему нужно было родиться щукой, но рыбий дух передумал и воплотился в человеческом младенце. Кожа Хойры была белой, как нежная шерсть на горле у олененка, а волосы, словно солнечный луч на снегу – напоминание о матери-северянке. Лицо узкое, горбоносое. Он мог бы считаться красавцем, если б не глаза - скучные и водянистые, как у рыбы.
Меари был полной его противоположностью: смуглая кожа его лоснилась, как шерсть жеребца, откормившегося на лугах у предгорий. Он был чуть ниже ростом, но широкоплеч и могуч, как молодой баар. А улыбка Меари, искренняя и обезоруживающая, широко обнажающая белые зубы, не оставляла равнодушными ни мужчин, ни женщин, и трудно было удержаться, чтоб не улыбнуться в ответ. Иссиня-черный султан реял над его головой, и теплый ветер трепал его как знамя свободы. Глазам его было неведомо выражение скуки, и все лицо его было таким, словно он только что смеялся и все еще думает о чем-то приятном и радостном. Меари был - воплощенное лето с его горячими ветрами и игривым ржанием лошадей, носящихся в этих ветрах, как рыбы в реках. Что-то было в нем такое, что завораживало и манило Юнику, но она скорее сбреет брови в знак вечного девичества, чем расскажет Меари о том, что думает.
- Ну вы и дураки. – Ласково сказала Юника. – Коню своему дерзите.
Альвары разулыбались, точно услышали искусную лесть.
- Сердце у него не стерпело. – Ответил Юм за Хойру, и все сочли это очень веским доводом.
Каждую весну мужчины племени сооружали большую хижину в лесу неподалеку от стойбища. Место для нее всегда было одно и то же – открытая поляна с растущим посередине могучим кленом. Под ним, в тени вбивали колья и жерди для времянки, оплетали их ветвями ивы, закрепляли сухожилиями животных и полосками гибкой коры. Потом настилали тростниковую крышу, закидывали на нее старые шкуры, утаптывали землю внутри. Здесь держали мужской совет, вдали от женских криков и беготни детей.
В зеленом полумраке леса, на границе с поляной в нерешительности стояла Юника и наблюдала за Альварами, собирающимися на совет: вот коренастый Бас, чьи ноги покрыты темной шерстью – медведь обзавидуется, вот старый Слепой Урсан, похожий на журавля; белоснежные волосы метут по худой спине. читать дальшеПришли Вождь Тарс и Мирох колдун. В руках у колдуна был череп лошади на длинном шесте – чтобы прародитель приглядывал за советом. С ними были гости – Те-Кто-За-Лесом, все как один низкорослые, бородатые, угрюмые, с маленькими светлыми глазами. «Братья, наверное» - Подумала Юника. За спиной у каждого был закреплен могучий лук и Юника с любопытством разглядывала невиданное оружие. Меари не было видно, и она решила, что он уже внутри. Тут были почти все мужчины, за исключением тех, кто на всякий случай остался в стойбище. И она, Юника... Пригладив волосы, собранные на затылке по-мужски, перехватив покрепче свое короткое ореховое копье, и придав курносому лицу решительное выражение, Юника, наконец, шагнула из тени на солнечный свет и зашагала к ним.
Меари, как и ожидала Юника, сидел внутри. Юм что-то негромко рассказывал ему, и Меари, равнодушно взглянув на вошедшую, снова повернулся к другу.
- Сядь туда. – Махнул рукой Тарс на свободное пространство между Хуштой, скрестившим перед собой длинные ноги, и мрачным Тиани, недобро косившегося на безмятежного Хушту, которому вчера проиграл великолепный нож из вулканического стекла. В щель между двумя мужчинами и втиснулась Юника. Никто не выразил особого недовольства присутствием женщины, даже кичливый и вечно злой Куви – из-за его характера прозванный Росомахой.
-Тихо. – Сказал вождь. – Говори, Рул.
Один из Тех-Кто-За-Лесом, названный Рулом, басовито кашлянул, поерзал на шкуре жилистым задом и начал:
- Мы, Лососи, встревожены грядущим голодом. Придет зима и на третий ее месяц половина нашего племени вымрет. У нас не будет вяленой конины, не будет жира, не будет ничего, даже кож на починку одежды. Нечем будет набивать ямы, нечего коптить. Нам не протянуть на оленях да тетеревах до следующей весны – их слишком мало, да и те уходят все дальше от становищ людей. Удача отвернулась от нас. И от вас, Альвары.
Он помолчал, пожевал губами и, обведя сверлящими глазами присутствующих, приступил к главному:
- Стадам не переплыть поток Наялы, а там где переброд, поселился злой дух, облюбовал себе пещеру в скале прямо на берегу! – он хлопнул коричневой ладонью по обтянутому кожей колену. – Лошади доходят до середины брода и поворачивают назад.
Один из его соплеменников важно закивал, поскребывая пятерней подбородок, похожий на поросший черным мхом валун, – Это небывалый зверь. Я сам видел, как он вышел из пещеры и пил воду из реки. О, это невиданный, страшный зверь! Он цвета такого, как песок, а шея – охотнику не обхватить, а клыки как жертвенные ножи отца моего, колдуна! И хвост, хвост – как змея! Этот зверь только взглянул на меня, и я упал без чувств.
Юноши зашушукались, но тут снова заговорил Рул:
- Сколько я себя помню, стада приходили на свои пастбища в долину людей. Негде им больше кормиться все лето, лошадей столько, сколько звезд на небе! Много лет они платили нам, людям, своим мясом за эту долину. А теперь пришел дух, воплотившись в звере, и я знаю, почему. Да, я знаю, и все Лососи знают! - Рул перешел на громкий свистящий шепот,- Он пришел мстить, Альвары! Мстить за племя Ульмаров Рысей, мертвое племя! Долго, слишком долго лежали они на земле, глядя мертвыми глазами в небо, жалуясь своему пятнистому богу... И он пришел мстить за своих детей, он – Большой Рысь!
Хижина загудела. Куви Росомаха вскочил на ноги, с его небольшим ростом он мог полностью выпрямиться, и, тыча пальцем прямо в лицо Лосося, прохрипел, давясь злобой:
- Хочешь сказать, что мы, Альвары виноваты? А где был ты, когда они там, как ты говоришь, мертвыми глазами в небо смотрели?
Хойра Пловец, сидящий рядом с Куви и подскочивший Тарс опрокинули наглеца обратно на земляной пол, а Рул, покрасневший от гнева на молодого Альвара ответил, глядя в рыжие глаза Тарса:
- Да. Вы виноваты, Альвары Лошади. Вы самые ближайшие соседи Рысей и должны были похоронить их в положенный срок. Ваша вина! Я, Рул Лосось вождь и сын вождя сказал.
В хижине стало душно, но никому не приходило в голову держать совет под открытым небом: вдруг ветер подхватит их речи и направит в чужие уши.
Тарс остался спокоен. Это неслыханно, конечно, что его племени ставят в вину появление неведомого мстителя... Но что-то в словах Лосося, несомненно, есть. Он смерил взглядом троих пришельцев:
- А где твой отец, Рул?
- Он отправился на западный склон Белой горы, да будет легка его дорога. Десять ночей назад.
- Значит, ты теперь ведешь племя Лососей. И почему же, Рул, ваши мужчины не возьмут копья и луки и не прогонят духа из его пещеры? – Тарс говорил то же самое, что еще вчера говорили ему юноши его племени, но он не придал этому значения. – Вы живете у Наялы. Или боитесь?
- Лососи не боятся чужих богов! Но негоже мне, как старшему сыну вождя, отправлять своих людей на смерть за чужой проступок.
В том, что именно «на смерть», Рул не сомневался. А как же иначе? Бог он там, дух, или зверь, но чужой, неведомый, опасный...
«Своих людей... Быстро сын вождя становится вождем» - подумал Тарс. И спросил уже вслух:
- Кто еще думает так же, как вы?
- Все наши соседи, те, кто тоже проживает зиму, питаясь кониной: Волки, Лоси...
Охотники вскочили, потрясая кулаками, возмущенные, перебивали друг друга. Юника, сжавшаяся в комочек между охотниками, услышала, как Хушта потянулся к Тиани через ее спину, обдав прогорклым запахом барсучьего жира, которым натерся еще к празднику, и возбужденно зашептал ему на ухо: «если Те-Кто-За-Лесом объединят оружие против нас, племени Альваров конец, виноваты мы, не виноваты...».
Юника с удивление думала о том, не верит в сказанное Рулом Лососем о Большом Рысе. В преданиях о нем, которые она слышала еще давно, в детстве, от матери и бабки, говорилось, что Пятнистый – добрый бог, не мстительный... Юника все еще хранила горькую злобу на всех Альваров, вместе взятых, и где-то там, в глубине души, она возликовала: «наконец-то получите вы по заслугам, за то, что не похоронили моих родных как положено!». Но потом она признавалась сама себе - разве могли Альвары подвергать свое здоровое племя, своих живых детей опасности из-за тех, кто уже все равно умер? А если и совершили они ошибку, то война с другими племенами, в которой Альварам не победить – слишком большая цена!
Видимо, то же самое пришло в голову и колдуну. Он сидел неподвижно, вобрав голову в худые сутулые плечи, и всем своим видом напоминая старого облезлого хорька. Его скрежещущий голос привычно оцарапал слух:
- Так как быть, Рул Лосось? Если вы пришли объявлять нам войну, то где же ваши крашеные стрелы, где знаки войны на плечах? Вчера вы ели у нашего костра, обнимали наших женщин. – Он устало запрокинул голову к стене хижины, от чего костяные и деревянные побрякушки в его волосах издали тоскливый звук. Закрыл глаза, так, словно разговор перестал интересовать его.
Рул снова поерзал, как нетерпеливый мальчишка, и это суетливое движение никак не вязалось с его бородой и статусом. На самом деле, Рул был не прочь и повоевать, но сначала нужно было обсудить еще кое-что.
- Альвары! Среди вас живет женщина, последняя дочь Рысей. Вот эта. – Он махнул рукой в сторону вздрогнувшей от неожиданности Юники, - я вижу рысий хаюм на ней, знак их рода. Отдайте женщину Пятнистому, принесите ее в жертву рядом с его пещерой. Пусть забирает ее душу и уходит, на земле больше не останется его детей и ему тут делать больше будет нечего. Отдайте ему женщину и лошади придут в долину, я, Рул Лосось сказал!
Взгляды мужчин обратились к Юнике, и ей показалось, что ее жизнь закончится прямо сейчас.
Она отшатнулась к надсадно всхлипнувшей стене, пожалев, что ее копье осталось снаружи, вместе с оружием остальных. К узкому выходу, манившему веселым солнечным светом мимо Тарса и еще четырех мужчин не пройти. Тогда она нащупала свой прозрачный сиреневый нож у пояса, и в ее мыслях, обостренных и ускоренных до-невозможности, пронеслось: «племя мое – сосна у реки, стояла сто весен да упала, а маленькую щепочку подхватили волны и несут...» Она не даст принести себя в жертву, даже если ей придется убить себя. Не даст, и провалитесь вы все пропадом!
Прежде, чем ошеломленные дерзким предложением Альвары начали говорить, рядом с девушкой встал молодой крепкий охотник, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего, тому, кто приблизится к ней. Конечно, это был Меари Черный, кому еще взбредет в голову, рискуя навлечь на себя гнев племени, защищать девчонку, которая даже не является его невестой? И не красавица, к тому же... Он улыбнулся Лососю, при этом верхняя губа непроизвольно дернулась вверх, как у оскалившегося волка, с нажимом провел рукой по вздыбившемуся затылку, пытаясь сдержать ярость.
- Юника, - сказал он низким незнакомым голосом, при этом уставившись на Рула, - никто тебя не тронет, жизнью клянусь.
Тиани и Хушта отшатнулись от него, как от заразного. Рул, поднявший руку поскрести в голове, так и замер с поднятой рукой. Мыслимое ли дело: вождь еще не принял решения, а этот безумец уже что-то затевает! Да что возомнил о себе этот мальчишка!
- Сядь на место и не дерзи. – Сказал Тарс.
Меари остался стоять, как стоял. Мужчины смотрели на него с ужасом.
Юника перевела взгляд на широкую лоснящуюся от пота спину Меари, расчерченную бледными полосами – давнишними следами звериных когтей, и ее сердце стало биться чуть спокойней, видимо в словах Меари ей почудилось избавление. Она обрадовалась, что Меари оказался на ее стороне, не затаил зла после вчерашней размолвки.
- Хочешь ли ты что-нибудь сказать им, Юника? – спросил ее Меари.
- Рыба многое имела сказать, да рот у нее полон воды,- усмехнулся Рул.
Последняя дочь Рысей наконец-то отдышалась и выпрямилась, спрятала нож и сказала, обращаясь к своему вождю:
- Вождь Тарс! Неужели прикажешь зарезать меня, как кобылу, ты – мой названый отец!? Так убейте и Уну с Ильбой, разве я с ними не одной крови!?
Ах, что она говорит, разве может она прикрываться именами подруг... Неукротимый румянец залил ее лицо, заставил пылать уши. Юника прижала дрожащие руки к горячим щекам. Вот какая она смелая, тьфу...
Тарс промолчал, но окинул Юнику медленным оценивающим взглядом, хороша ли, мол, жертва Пятнистому?
Так, словно видел ее впервые.
И в душе мужчин шевельнулось негодование: человеческая жертва, если она была крайне необходима – это не жестокость, нет, так они не считали. Но вождь был обязан как-то подготовить ошеломленного человека, избранного на этот подвиг, тем более, названую дочь. Какой-то старый охотник, сквозь слезы Юника даже не поняла кто, басовито прогудел, всеми доступными интонациями грубого голоса выражая сочувствие:
- Так ведь ты и сама знаешь, что они как вышли замуж в наш род, перестали быть Ульмарами, милая. Да ты не плачь, Рысишка, это ведь честь, большая честь тебе выпала.
Говоривший поежился под взглядом побелевших от бешенства глаз Юники. Странный булькающий звук раздался из ее сведенного судорогой горла, словно она подавилась.
- Той же чести удостоится любой, кто поднимет на нее оружие. – Спокойно сказал Меари, взяв ее за руку выше локтя. Поняв, как далеко зашло это дело, он без сожаления порвал живую, пульсирующую артерию, что связывала его с родным племенем, и переступил незримую черту, за которой остался страх. В его бесхитростной душе не возникло сомнений, правильно ли он делает, как не возникло сомнений, убить ли ему проснувшегося средь зимы медведя, неожиданно возникшего на тропе, или самому умереть. Отказаться от всего племени ради одного человека оказалось не так уж и страшно. Конечно, скорее всего его убьют.
- К тому же, девка – левша, - добавил Рул, от которого не укрылось, какой рукой Юника выхватила нож, - а от левши жди беды, все они проклятые! Зачем ей жить?
- Когда я отрежу тебе правую руку, ты тоже будешь левшой.- Неторопливо произнес Меари. Он хотел сказать что-то еще, но его голос потонул во всеобщем гомоне.
Перекрывая ворчание Лососей и порывистые возгласы мужчин, раздался не по возрасту сильный голос Слепого Урсана:
- Погодите с убийствами, горячие головы! Да и ты, Меари, думай, что говоришь. Слова тебе не камни, вывалились – обратно не подберешь. Послушайте, что скажет вам старый Урсан, живущий в темноте. Мои глаза давным-давно обозревают дивные сады западного склона... а может быть, какой-то наглый дух, забрал их себе, чтоб подглядывать за красивыми девками, хе! Но взамен он дал мне взор, что заглядывает в глубины моей памяти, и я помню все, что видел и слышал, так ясно, как не умеет никто из вас, зрячих. Альвары! Слепой Урсан говорит вам, что знает этого зверя – Большого Рыся, или кто он там...
Мой дед, которого теперь помню только я, был великим путешественником. Полжизни он искал край Земли Людей, был даже у истоков Наялы! Края он так и не нашел, зато нашел себе жену – мою бабку – желтолицую Айгар Большие Веки, которую я помню так хорошо, словно видел у вчерашнего костра. Бабка Айгар рассказывала о многих диковинных вещах мне четырёхвёсному. Рассказывала и о могучем желтом звере с пятнами на спине, которому поклонялось ее племя. Смотри же, Лосось, сын колдуна, этот ли зверь поверг тебя в трепет?
С этими словами он пошарил у себя на груди и вытащил амулет, почерневший от долгого соседства с человеческим телом. Это была небольшая деревянная фигурка животного, напоминающего льва, только тело его было длиннее, а лапы толще и короче. В разинутой пасти виднелись преувеличенно большие клыки, видимо когда-то они произвели неизгладимое впечатление на резчика.
- Это он!- Воскликнул тот из Лососей, что назвался сыном колдуна. И добавил с ненавистью, рожденной страхом – Тварь такая...
Слепой Урсан снял через голову черный кожаный шнур, и протянул фигурку Тарсу. Тот повертел деревяшку в руках и голосом, в котором можно было угадать облегчение, спросил:
-Как же зовется этот зверь, Урсан?
- Бабка говорила - груам.
- Значит, такие звери водились в землях, откуда родом твоя бабка... И значит, никакой это не Большой Рысь. Это зверь из мяса и костей, которого мы изловим и убьем, слышали, Альвары?
- Да!!! – вскричало множество глоток.
- И тот, кто прикончит груама, получит его шкуру! И клыки – жене в ожерелье!
Глава 4
Ночью была гроза и утром в лесу было душно. Внимательный глаз мог бы различить невесомый пар, поднимающийся от залитых солнцем кустов дикой малины. А еще более внимательный глаз смог бы заметить плечи двух молодых охотников, притаившихся за малинником. Один из них перехватил копье поудобней и подал неслышный знак второму. Второй охотник коротко замахнулся увесистым камнем, стараясь не задевать колючие кусты, и зашвырнул его в заросли папоротника, отчего маленькие кабанчики, кормившиеся между папоротниками и кустами малины, бросились врассыпную. Двое из них направились прямо к охотникам, но вместо убежища нашли гибель от быстрых копий, вонзившихся в упитанные коричневые бока. Добыча была поспешно засунута в кожаную сумку, чтобы капающая кровь не выдала направление, в котором скрылись охотники. Старая свирепая кабаниха услышала истошный визг своих чад, и уже неслась на подмогу, рыхля влажную землю копытами, но крики внезапно смолкли, и недоумевающее животное принялось собирать оставшихся поросят призывным хрюканьем.
Меари и Хойра, а это были именно они, любили охотиться в паре. Вдвоем они никогда не возвращались без добычи. Друзья несказанно обрадовались, увидев столб дыма в их маленьком лагере. Ливень этой ночью был столь силен, что во всем лесу не осталось ни единой сухой веточки. Сырость на руку охотникам, вышедшим на след крупного зверя: выследят и загонят не поднимая шума, что издают сухие листья и валежник. Но сегодня не было нужды в крупной дичи, да и погоня за ней неизбежно увела бы далеко от тропы. Добытчики радостно переглянулись, и бегом спустились к берегу маленького круглого озерца, где их дожидались остальные: Юм, Хушта, Куви и Юника.
Озеро это было совсем молодым, даже юным, оно появилось в лесу еще на памяти деда Меари, когда он сам был юношей. Далекой зимней ночью все племена долины проснулись от небывалого грохота, и, выскочив из землянок, увидели зарево над лесом. Когда, набравшись храбрости, мужчины пришли посмотреть, что же случилось в зимнем лесу, они увидели небольшое идеально круглое озеро с мутной водой, над которой стоял пар. Рядом с загадочным озером было ощутимо теплее. А вокруг – несчетное количество поваленных деревьев и полное отсутствие снега на много-много шагов. Как ни странно, несмотря на пугающие обстоятельства, люди не посчитали новорожденное озеро местом дурным и запретным. Эрм-Считающий-Звезды сказал им, быть может, это Небесный Конь сорвался с небес на землю и теперь спит там, в толще теплой воды. Так или иначе, но с течением времени это «может быть» превратилось в твердое убеждение и каждую зиму множество людей приходило сюда кто с приношениями – кусочками меха и рябиновыми венками, кто с просьбами, ведь если Небесный Конь совсем рядом, неужели не услышит...
Юника ловко отрезала полоски мяса и бросала на раскаленные камни. Ей нравился шипящий звук, следовавший за каждым ее движением, он говорил ей о том, что скоро все наедятся сочного обжаренного мяса и одновременно напоминал ей шипение, издаваемое Куви, когда тот был чем-то рассержен. Впрочем, благодаря ему сегодня у них будет горячая еда и не придется есть мясо сырым. Ведь именно сообразительный Куви догадался поискать в лесу заброшенное логово какого-нибудь зверя, и не просто догадался, а отыскал, и не какую-нибудь барсучью нору, а зимнюю берлогу медведя под нависающей скалой, полную слежавшихся еловых веток, совершенно сухих и еще пахнувших смолой и звериным мехом. Когда костер горел в полную силу, в него можно было класть и сырое топливо, не погаснет. Дымило, правда, немилосердно, и Юника поспешно смахивала набегающие слезы окровавленной рукой и снова склонялась над остатками тушки.
Сегодня шел третий день, как небольшой отряд охотников покинул стойбище и зашагал по направлению к Наяле.
Кто пойдет охотиться на груама определил совет. Желающих было много, но выбор пал только на неженатых охотников, не имеющих детей. Так издревле повелось в племени - на опасное, непредсказуемое дело отправлялись мужчины, свободные от семейных привязанностей. С ними пришлось отправиться и Юнике. Меари в совете не участвовал. Он решил для себя, что в любом случае пойдет за Юникой, пусть даже ему запретят покидать пределы стойбища. Несколько дней назад, в хижине под кленом Тарс задержал удрученную предложением Рула Юнику, тогда как всем велел уйти. Только Меари остался подождать ее, стоя раздражающе близко к вождю и всем своим видом выражая неповиновение.
Тарс не обращая на него ни малейшего внимания, сказал девушке по-отечески ласково, словно и не он давал молчаливое согласие пожертвовать ее жизнью:
- Ты пойдешь к Наяле вместе с охотниками. Ты должна будешь поговорить со зверем, задобрить его... Вдруг почует в тебе родственную душу. Уговори его уйти. Пусть уходит восвояси! А не послушается, тогда мужчины убьют его.
Юника давно уже знала, что Тарс Альвар требует смотреть ему прямо в глаза. Ее отцу – Бао Ульмару в глаза смотреть не полагалось, только в землю. Даже Юнике. Может быть, поэтому она совсем не помнит его лица? А Тарс... Наверное, хорошо знал, что может прятаться под опущенными ресницами запуганной женщины.
- Да, вождь. – Ее трясло от пережитого страха, но ответ был спокойным и громким. Юника поняла, что Тарс все-таки боится прогневать духа, и преисполнилась презрения к вождю. Она не понимала его осторожничанья. Да и какое понимание может быть у юности, приговоренной и помилованной благодаря случайному стечению обстоятельств.
- Крыса... – прошипела Юника себе под нос, когда направлялась к ожидающему ее Меари. Если бы вождь услышал это ругательство, Юника была бы немедленно убита, но она не смогла сдержаться, гнев и обида душили ее.- Ох, крыса... если б не Урсан – убили бы! И если б не Меари.
О, Меари...
Ей хотелась расплакаться, но жгучая злоба словно испаряла ее слезы, душила рыдания где-то в горле, и от этого никак не получалось ни глубоко вздохнуть, ни облегченно выдохнуть.
Поравнявшись с Меари, она заглянула в его спокойные темные глаза, порывисто пожала его руку своей ледяной ладонью, но тут же отдернула. Слова не шли с языка. Они так ничего и не сказали друг другу, и Меари, захватив юникино копье, которое та впервые забыла, побрел в сторону стойбища вслед за девушкой, по привычке ступая неслышным шагом охотника.
Когда молодые люди скрылись в темно-зеленой полуденной тени, Тарс негромко позвал колдуна, и, услышав знакомое сиплое покашливание за спиной сказал ему не оборачиваясь:
- Вот что, Мирох. Ты хорошо служил Прародителям все эти годы. Ты уважал духов леса, воды и небес, ты знаешь их язык и говоришь на нем, и они отвечают тебе. Теперь послужи мне, колдун, и получишь большие дары. – Он резко повернулся к старику. - Я хорошо награжу тебя!
На худом невыразительном лице Мироха отразилось легкое любопытство: еще не бывало такого, чтоб рыжебородый просил у него что-то для себя лично.
- Меари, конечно, пойдет вместе с Юникой... - задумчиво сказал Тарс, вперив взгляд в блеклое по-летнему небо. Он замолчал, не окончив мысль, и колдун не понял, чего от него хотят. Тарс стоял, перекатываясь с пяток на носки, его безмятежный вид не вязался с истекающей от его мощного тела багровой злобой, которую колдун видел почти так же ясно, как бронзовые волосы, покрывающие его торс.
- Черный - сын шакала, не должен вернуться. – Наконец произнес вождь.
- Он не вернется. Есть верное средство.
- Какое же?
- Зачем спрашиваешь меня, вождь? Ты охотник, я колдун. Разве ты доверишь мне тайные охотничьи уловки, что ведомы лишь вам, да зверью? Если охотники будут ворожить, что ж останется делать нам, колдунам? – Мирох досадливо махнул рукой и добавил, - Ладно, знай: я пойду к Болотному духу и дам ему своей крови, а взамен потребую послать смерть по следам Черного. А чтоб Болотный не сбился с пути, принесу ему волосы Черного. Настигнет его, где б тот не был... Пойдет, как лиса за зайцем.
Тарс поглядел на колдуна с сомнением.
- Как волосы добудешь-то?
- Мирэх прячет прядь его волос в стене землянки. В щели за подпоркой. Думает, я не знаю. Похитить ее будет несложно. Эта прядь у нее еще с той поры, как...
- Не важно. Делай свое дело.
Когда Мирох и Тарс расстались, колдун рассмеялся негромким смехом, больше похожим на скрип замерзшего дерева. Теперь у него есть возможность убрать Меари, не опасаясь возмездия. Альвары боятся своего вождя и это защитит старика, выполнявшего его волю. Да и не узнают Альвары ничего. И больше не придется ломать голову над тем, как уберечь беспутную дочь от позора. Она пойдет в жены к Медведю чистой, а колдун, породнившись с вождем медвежьего племени, обретет еще большую власть.
В полуденном лесу было тихо. Когда шестеро путников утолили первый голод, Меари достал из заплечного мешка продолговатый сверток, при виде которого его сотрапезники явно оживились. Это был подарок Мирэх, который она всучила охотнику тайком от своего отца, еще в стойбище. Сверток представлял собой олений желудок, туго стянутый жилами, и видом своим напоминал стручок дикого горошка, плотно набитый вкусно пахнущим содержимым. Это было изысканное угощение, рецепт приготовления которого женщины – медведицы никому не открывали. Сырые рыбьи бока, очищенные от костей вымачивались в особом рассоле, состав которого еще не сумела разгадать ни одна Альварка, а после закатывались в длинные листья водного растения фахуд, наподобие рулета. Эти рулеты обмазывали соком пряных трав и солью, перематывали перьями дикого лука и плотно набивали ими конский или олений желудок. Кушанье было готово через три дня.
Когда Меари разрезал оболочку, то не мог скрыть улыбку: рыбных рулетов было пять, как раз по количеству мужчин, Юнику неисправимая Мирэх, конечно, не посчитала. Видимо, такая же мысль пришла в голову и Куви, он ехидно заулыбался и хихикнул, как старуха. Меари насадил свой кусок на прутик и протянул Юнике. «Этого ты не предвидела» - злорадно подумала Юника, вонзая зубы в остро пахнувшее угощение.
Ночью была гроза, а любому Альвару известно, что на следующий день после грозы пускаться в путь нельзя – плохая примета. Решено было весь этот день провести на берегу озерца, выспаться, обновить запасы пищи, а следующим утром двинуться дальше. Тропа, по которой двигались путники не была протоптана людьми. Эту лесную дорогу проложили могучие лесные быки – баары, уходящие каждую осень много южнее поселений людей, далеко за Наялу; и каждую весну приходившие обратно вместе с табунами лошадей. Пользоваться тропой было опасно: бычьи семьи были хоть и редки и немногочисленны, но встреч с ними лучше избегать. Еще вчера, желтым предгрозовым вечером, Хушта, оторвавшись от других походников, ушел вперед и чуть не выкатился под копыта огромной беременной матке баара, жующей грибы на прогалине под осиной. Она посмотрела на застывшего охотника безо всякого выражения, и хлестнув себя черным хвостом как плетью, медленно понесла свое грузное тело в сторону от тропы, где, в отдалении раздавалось басовитое всхрапывание ее косматого мужа. Хушта перевел дух и бегом отправился обратно – предупредить товарищей об опасном соседстве. Альвары очень редко затевали охоту на лесных быков, а если и убивали, то только могучих рогатых самцов, но никогда не трогали телок: они напоминали людям альварских женщин, тем, что долго вынашивали телят. И рожали весной, как и большинство Альварок.
В это время года у рек и озер было много разных птиц, но гладь Ока Леса не возмущали ни черные лапы пестрых уток, ни сильные крылья лебедей, а воздух у воды был тих и неподвижен. В озере не водилась никакая рыба – не было и живности, ею питающейся. Юника была здесь впервые; Рыси не почитали альварского Коня-Прародителя и не приходили к озеру с приношениями. Но она спустилась к илистому бережку из любопытства. Села на корточки, пожалев, что не прихватила кусок конской шкуры. Кидала в воду веточки и камешки и думала, почему какой предмет не кинь в воду, круглый или продолговатый, а круги на воде неизменно одинаковые, круглые?..
Любопытная птичка с желтым брюшком, привлеченная движением на воде, выпорхнула из кроны черемухи, полоскавшей в воде цветущие ветви и, сев на былинку, посмотрела на девушку сначала одним, потом другим глазом.
- Вить-вить-вить? – спросила птичка.
- Фють-фють-фють! - ответила Юника.
Голос Юники не понравился птичке, и она улетела, не дослушав. На осоку у воды садились стрекозы и трава пригибалась под их тяжестью. Иногда было слышно, как приближается и удаляется по своим делам неторопливый шмель. День выдался влажным и по-летнему жарким, яркая поверхность воды слепила Юнике глаза и она, не в силах противостоять ленивой дремоте невольно прикрывала их. Солнце пекло ей в спину, не прикрытую ничем, кроме полосы хаюма. До нее доносились возбужденные возгласы друзей, упражнявшихся в метании копий, но их голоса словно запутывались в прибрежных камышах, становились тонкими, отдаленными и не будили в Юнике охотничьего азарта.
Она досадовала, что волею событий должна идти к чужим краям, к чужому нездешнему духу... Вот маленькие черемухи припали ветвями к земле, склонились до воды, никуда им не надо отсюда уходить, некуда торопиться. Может быть, они – девушки, пришедшие отдохнуть у озерца, как и Юника, да так и оставшиеся здесь навсегда... И хорошо им у озера, и нескучно: то лохматый медведь, бурча и ухая, оставляя глубокие следы в теплой глине, направляется к водопою, то поеживаясь в красном мехе, пробегает озабоченная лисица, появляясь и исчезая в кустах, как катящийся по земле факел, а вот пугливая серна появляется на тропе и шарахается обратно, в спасительную чащу леса, полную жестокой борьбы и таинственного очарования.
Юника задремала на несколько мгновений, чудом сохранив равновесие, и за это короткое время ей успел приснится сон про Мирэх. Точнее, во сне были и другие люди, но дочь колдуна была словно настоящая, живая. Юника очутилась в землянке колдуна. На самом деле она никогда там не была, но ее воображение живо нарисовало ей детали, услышанные от соплеменников, побывавших у Мироха. На огромной медвежьей шкуре, устилающей земляной пол сидел Меари. Его глаза были закрыты, а на смуглой коже алел румянец, видимый даже в полумраке, словно сама Любовь – Огненная Дева, расцеловала его. И сразу же Юника увидела Мирэх. Она стояла позади Меари и расчесывала его гриву резным гребнем из белой кости. Юника отшатнулась и бросилась к выходу так стремительно, словно застала их за чем-то постыдным. Разбился какой-то задетый ею горшок, вздернулся тяжелый полог землянки, и вдруг, в ярком свете дня Юника увидела свою мать, но не удивилась, словно никогда и не расставалась с ней.
- Мика-Юника, не играла бы ты с мужчиной, уйдет ведь. – Почему-то сказала мать. Голос ее звучал ворчливо, неодобрительно. Юника никак не могла разобрать выражение ее глаз, черты лица матери словно ускользали от взора.
- Для того чтоб от кого-то уйти, нужно сначала к нему прийти. – Сказала из-за полога Мирэх нежным голоском, от которого мурашки побежали по телу Юники и волосы на руках встали дыбом.
Проснулась она от того, что мимо нее пролетело что-то крупное и тяжелое, и с воплем упало в воду, окатив вскочившую девушку тучей брызг. Голос был знакомый. Пока человек был под водой, рядом с Юникой очутились Меари, Юм, Куви и Хушта.
Куви схватил Хушту за плечо и тряс, сам не замечая:
- Прыгнул! Прыгнул!
Остальные пританцовывали от восторга. Лица у них были как у детей, затеявших опасное, но увлекательное дело: тарантула из норки достать или пошвырять палками в сторону старого медлительного волка. Юника подумала, что среди них не хватает Хойры и усмехнулась: не зря его прозвали Пловцом, он умудрялся плавать даже в ледяном и мелком Безымянном Ручье. В этот момент появилась светлая голова Хойры, так далеко от берега, что у Юники, вообще не любившей купаться, стало как-то холодно и пусто в желудке, несмотря на то, что она недавно сытно поела. Охотники заревели от восторга, но больше никто в воду не полез. Хойра поплыл назад. Друзья подбадривали его криками. Он улыбался, но в глазах было сомнение.
Юника давно замечала среди молодых людей стойбища легкое безразличие к верованиям их отцов, но чтоб сигануть в Око Леса, рискуя потревожить сон Небесного Коня... А вдруг охотничья удача отвернется, как пойдут они к Наяле, как встретят там неведомого груама? Хотя, кто знает, может быть Крылатый, там, под толщей воды, только и ждет, чтоб его, наконец, разбудили к новой весне, новой жизни...
Ноги Хойры увязли в илистой грязи, почти до бедер окрасившей их бурым. Меари протянул ему древко копья, и со смехом вытащил на траву. Юника невольно залюбовалась ими: Хойра был очень высок – самый высокий человек в стойбище. Тело его было словно создано для жизни в воде: длинная спина и руки, плечи немного покатые, почти как у самой Юники. Ему нужно было родиться щукой, но рыбий дух передумал и воплотился в человеческом младенце. Кожа Хойры была белой, как нежная шерсть на горле у олененка, а волосы, словно солнечный луч на снегу – напоминание о матери-северянке. Лицо узкое, горбоносое. Он мог бы считаться красавцем, если б не глаза - скучные и водянистые, как у рыбы.
Меари был полной его противоположностью: смуглая кожа его лоснилась, как шерсть жеребца, откормившегося на лугах у предгорий. Он был чуть ниже ростом, но широкоплеч и могуч, как молодой баар. А улыбка Меари, искренняя и обезоруживающая, широко обнажающая белые зубы, не оставляла равнодушными ни мужчин, ни женщин, и трудно было удержаться, чтоб не улыбнуться в ответ. Иссиня-черный султан реял над его головой, и теплый ветер трепал его как знамя свободы. Глазам его было неведомо выражение скуки, и все лицо его было таким, словно он только что смеялся и все еще думает о чем-то приятном и радостном. Меари был - воплощенное лето с его горячими ветрами и игривым ржанием лошадей, носящихся в этих ветрах, как рыбы в реках. Что-то было в нем такое, что завораживало и манило Юнику, но она скорее сбреет брови в знак вечного девичества, чем расскажет Меари о том, что думает.
- Ну вы и дураки. – Ласково сказала Юника. – Коню своему дерзите.
Альвары разулыбались, точно услышали искусную лесть.
- Сердце у него не стерпело. – Ответил Юм за Хойру, и все сочли это очень веским доводом.
@темы: Рассказ.