Маски-Шоу

[Джезебел Морган]

Добро пожаловать на карнавал! Окунитесь в яркий и яростный круговорот цветов и лент! Удивляйтесь, кружитесь вместе с нами, погружаясь всё глубже и глубже в наше безумие...

Тык?

Не забудьте маски: их у нас богатый выбор. Вот маска Глупости – наденьте её, и никто не заподозрит вас в хитрости и двуличии, никто не обидится на вовремя брошенное оскорбительное слово: мол, что с дурака возьмёшь?! А вот маска Порока – в ней вы будете неотразимы и соблазнительны, даже если краснеете лишь от одного намёка на любовь! Ах, посмотрите, как в ней переливаются рубины! Как вызывающе сверкает золото в свете тысячи электрических солнц! Прошу вас, не забудьте примерить и маску Сострадания – роняя алмазы крокодиловых слёз, кривя капризный изгиб рта в фальшивом крике, вы будете желанным гостем на любом празднике!
Ах, не терзайтесь сомнениями, возьмите всё! Ведь наш карнавал само воплощение непостоянства, и менять маски можно, лишь когда пожелаете!
Танцуйте, смейтесь, плачьте, любите – это праздник, и россыпь колючих огней фейерверка ледяными звёздочками осыпается на землю.
Свет! Музыка!
Оркестр, туш! Всё наилучшее для нашего дорого гостя!
Только прошу вас, умоляю, не стоит заглядывать в тёмные подворотни, не стоит отбрасывать искрящуюся вуаль занавес! Ведь там скрывается злая, некрасивая Правда, которая всегда ходит без маски. Посмотрите: женщина в шикарном одеянии маркизы прячет лицо в ладонях, и по лилейной коже течёт чёрно-красная слизь. Эта глупышка сорвала с себя драгоценную, прекрасную маску Богатства, совсем позабыв, какую неприглядную суть она скрывала! А вот юноша в хитоне Мудреца жонглирует тысячей масок, не надевая ни одну. Завораживает, не правда ли? Но приглядитесь: у него нет лица! У него нет лица, и даже тысяча масок не может этого скрыть!
А за кулисы большого представления вам лучше и вовсе не заглядывать, гость наш дорогой! Давайте же вернёмся в общий танец-круговорот!
Карнавал исподволь входит в вашу плоть и кровь, заставляя постоянно менять маски-лица, забывать, кто вы на самом деле. И другие, такие же, как и вы, позабывшие себя, дарят вас своим теплом и счастьем, своим задором и своей яростью. И что с того, что всё это – фальшь, блёстки и мишура?! Взгляните на тех, кто и под слоем десятка масок остался самим собой. Разве нравится вам их презрение друг к другу, ко всем миру? Их одиночество, их циничные речи?! Они притягивают, они завораживают, они подчиняют своей живостью, настоящестью... Но они не дарят ничего взамен – даже фальшивки чувств!
Танцуйте с нами в хороводе жизни, меняя маски, верьте, что всё дозволено – только не пытайтесь выделиться из толпы сильнее, чем это позволено, только не пытайтесь быть собой!
Добро пожаловать на карнавал!
Добро пожаловать в реальную жизнь...

@темы: Зарисовка.

---

[Турнезоль]

Стихотворение очень клишированное. Жду критики, так как сама давно ничего не сочиняла, и хочу узнать, не потеряла ли хватку.



У меня все - пусто, бездна в моей душе.
Все мои сны - серость, строки полны клише,
Все эта жизнь - смертность, колокол бьет уже,
И за спиной - пепел пройденных рубежей.

ТЫК!

Где же мои крылья? Пыльно на чердаке.
Не удержать больше флейту моей руке,
Не полететь снова - птицею к небесам
И не бросать вызов буйным седым ветрам.

Ты не ищи, путник, вересковых полей.
Воет внутри вьюга - серой волчицы злей,
Серые тучи крыльев вновь распластала ночь,
Серым уснет пеплом рыжей стихии дочь.

Дальше опять - пламя вдруг воскресит меня,
Серой пройду тенью по окаёмке дня,
Серой скользну птицей в бездны его бойниц,
Красной взойду вязью на белизне страниц.

Будут опять песни крыльями за спиной,
Буду искать смыслы жизни моей земной,
Буду ловить ветер, радости не тая...
Только увы не знаю, буду ли это - Я?

@темы: Стихи.

---

Дважды семь

[Maureen comes true]

Не меня ли тебе встречать,
Там, где сталь целовала сталь?
Полночь милостью горяча,
Как горяч безнадежный бег.
Обернется семь раз едва ль
Проседь зимняя кличем рек -

Не меня ли тебе встречать,
Мой пропащий, счастливый друг?

Семицветье царит вокруг
И глотает земную гладь.
Не ступать в травянистый круг
Не ловившим в силок весны.
Мне ж придется её поймать,
Чтобы впредь не любить войны.

Семицветье царит вокруг
И крадет у земли покой.

@темы: Стихи.

---

Праздник для всех

[Hellin]

Писалось на ориджинал-фест, хочется вывесить и здесь. Осторожно, сомнительные идеи. И, да, я тут уже бывала, но сменила логин.

Над площадью тысячного (или уже миллионного?) по счёту города на пути медленно кружился снег, опускаясь на плечи статуй в фонтанах. Фонтаны, конечно, не работали, но некоторые прохожие всё равно бросали монетки в глубокий снег, по традиции надеясь вернуться. Керлен не бросал, хотя ему-то можно было не жалеть мелочи - просто не было места, куда бы он возвращался, однажды уже побывав.
В этот день город отмечал какой-то большой праздник и был по-праздничному беззаботен и добродушен. Керлен любил такие дни: ему нравилось, когда даже незнакомые люди могут легко, не смущаясь, улыбнуться друг другу, пожелать доброго здоровья и большой удачи, или хотя бы просто побыть чуть более приветливыми и вежливыми, не чувствуя груза усталости. Жаль было только, что для этого им обязательно нужен праздник; вот если бы всегда так, если бы что-то могло каждый день объединять их... а впрочем, что уж там.
- Простите, пожалуйста! - раздался рядом звонкий девчоночий голосок. - Вы мне не поможете?
Керлен обернулся; он успел встревожиться, но потом понял, что голосок был вполне весёлым - значит, ничего страшного не произошло.
Ему махала рукой невысокая девочка лет пятнадцати в ярко-голубой пуховой куртке и синих джинсах; снег ложился на её меховой воротник и на светлые волосы, выбившиеся из-под шапки. Рядом с ней стояли ещё несколько девочек - то ли ровесницы, то ли чуть постарше.
- У леди что-то случилось?
Девочки захихикали, в том числе и та, что его звала; Керлен только после этого вспомнил, что в этой стране такое обращение не используют, и хотел извиниться, но, к своему облегчению, не заметил на лице незнакомки обиды и просто растерянно пожал плечами.
- Случилось, - кивнула она. - Они меня в команду не берут. Говорят, что тогда их будет двое, а нас трое.
Она сначала указала взглядом на двух подруг, стоявших рядом чуть дальше от остальных, а потом втиснулась между двумя другими девочками и уцепилась за их руки.
- В команду, значит? - задумчиво переспросил Керлен. - Для каких же целей?
Вместо ответа она присела, зачерпнула из ближайшего сугроба горсть снега и, торопливо слепив из неё комок, подпрыгнула и бросила, как в баскетбольную корзину, одной из подруг в капюшон. Та взвизгнула и хотела поймать её за руку, но она увернулась и спряталась за Керлена.
- Ясно, - он рассмеялся, и девочка закивала. - Ну что ж, я не могу в таком случае тебя бросить.
- И-и-и! - она захлопала в ладоши, а потом получше натянула перчатки. - Вот. Меня зовут Лори. Ну, то есть Лариса, но это ску-учно!
Она по очереди представила подруг. Отдельно держались Марина и Катьхен, первая - сосредоточенная, напряжённая, будто всё время настороже, вторая - та, что смеялась громче всех, и к ним же переметнулась бойкая, похожая на мальчишку Рая. С Лори осталась Алиса, так закутанная в длиннющий шарф, что Керлен даже не сразу разглядел её лицо.
- Кирилл, - сам он назвал имя, наиболее подходящее для здешних мест и в то же время похожее на настоящее. - Очень приятно.
Первой начала Катьхен, просто быстро проведя ладонями по рассыпчатому снегу - он полетел в разные стороны, как брызги воды. Марина в это время аккуратно лепила снежок - и под боевой клич Раи запустила им в Лори. Та с визгом отскочила в сторону и, отсмеявшись, схватила Керлена за воротник и повернула лицом к себе.
- Значит, так, - она погрозила ему пальцем. - Помочь обещал. Говоришь, как рыцарь. Так что давай, думай, что я принцесса, и защищай меня.
Несмотря на сильный ветер, бьющий в лицо, Керлена бросило в жар.
Когда-то ему говорили, что через пару веков все эти Альбины, Эмили, Марьи, Сюзанны станут для него на одно лицо, и он будет забывать имена уже через несколько минут после того, как в последний раз обернётся очередной новой знакомой вслед; ему втолковывали, что нового для него вообще ничего не останется, и каждый жест, каждое слово станут казаться ему тоскливыми, как строчки из плохого стиха. Он должен был выбрать, пока эта тоска не подступит, иначе она не подпустит его близко ни к кому больше.
А он почему-то различал их. И запоминал – не всех, конечно, но случалось; бывало и так, что у иных совпадут имена, а он всё равно знает, что у первой были золотистые волосы, а у второй – тёмно-русые, первую он впервые увидел в слезах, одну, посреди оживлённого карнавала, с яркой маской в руках, вторую – на школьном дворе в воскресный день, и тоже одну, но не плачущую, а задумчиво смотревшую на то, как ветер уносит пушистые семена одуванчиков.
На этот раз имена были снова знакомы ему. Слишком знакомы.
- Ну ты, Лорь, и жучи-иха... – задумчиво протянула Алиса. – А не кажется ли тебе...
- Не надо, - быстро сказал Керлен. – Простите, что перебил, но... не стоит. Сегодня же праздник, верно? Я могу сделать подарок...
Принцессой могла стать любая из них. Кое-кто, пожалуй, поначалу мог бы быть не против: вот Алиса снимает шарф и бросает его сверху на стоящие на ближайшей скамейке сумки, поворачивается к Керлену, поправляет прядь; Катьхен – нет, всё-таки лучше Катерина – стала ещё громче смеяться, особенно когда в него попала снежком Марина. А вот сама Марина...
- А вы, кстати, турист, да? – спросила она. – Ну, видно же, вы тут как будто потерялись... Откуда приехали, издалека?
Она хочет поддержать разговор – из соображений той же праздничной вежливости, а на самом деле обижена на подругу, что та позвала кого-то незнакомого; поглядывает на поглощённую всеобщим весельем Катерину – и не спускает с неё глаз. Она важнее. Она дороже. Чтобы никто не обидел.
Керлен улыбается ей. Праздник для всех.
- Издалека, - он махнул рукой. – Да и ненадолго...
- А чего не говоришь? – притворно возмутилась Лори. – Из Бобруйска, что ли?
Она целится снежком в Раю, опасливо высовываясь из-за плеча Керлена.
- Пф, - Марина ещё хмурится, но ей уже постепенно становится спокойнее. – Баянище.
В отличие от остальной компании, Рая не визжит, а заливисто смеётся – тоже совсем по-мальчишьи; она прищуривает один глаз, тоже целится (а Лори хихикает и прячется), отводит руку назад для броска, но резко меняет направление и кидает снежок не в Лори, а в Алису.
- Это что ещё было?!
- Мужская солидарность, - она понижает голос и делает его грубее, её подруги снова хохочут. – Между прочим, из-за этой козы ты весь в снегу, а сам даже в ответ напасть не успеваешь!
Керлен развёл руками и стал стряхивать снег с куртки; снег попал и за шиворот и уже начал таять, а пальцы ныли от холода, но Керлен был даже рад – он каждый раз вспоминал, что мог вообще перестать чувствовать.
У Лори зазвонил мобильный, и она, подняв руки вверх и сказав, что временно оставляет команду на Алису, отошла к скамейке, где лежали сумки. Торопливо с кем-то поздоровалась, перекинулась парой слов и убрала было телефон в карман, но потом достала и стала теребить в руках, поглядывая на Керлена.
Он сделал вид, что не заметил.
Альбины, Эмили, Марьи, Сюзанны, Раисы, Екатерины... Лори. Сколько веков уже он пытается не повторить своих ошибок?
Тогда он думал, что нашёл её; вот она, говорил он, та, которая станет Принцессой, та, с которой можно основать королевство, и она будет создавать красоту, а он – защищать её, и она сможет не бояться, что смерть разлучит их, ибо они, как и красота, станут вечны. Её звали Лори - Лорена, и она не приняла его; она смотрела с жалостью, а потом исчезла. И он ждал её, опустившись на колени там, где они виделись в последний раз, и знал, что не сможет умереть, даже если останется в этом месте на сотню лет. Она вернулась. А потом исчез он, потому что побоялся увидеть её смерть, зная, что она не примет вечной жизни.
Я бежал от тебя, Лори, а теперь явилась другая ты и бежишь за мной. Как...
Её звали Александра, и он улыбался ей, он смеялся вместе с ней и вновь думал, что нашёл принцессу; он не вспоминал больше о Лори-Лорене, а Александра говорила, что дождалась его, что он подарит ей вечность. И улыбалась. А он говорил ей: «Счастье для всех, правда, Александра? Мы устроим счастье для всех».
Но ведь я твоя принцесса, отвечала она. Я твоя принцесса, а ты оглядываешься по сторонам, оглядываешься назад, надеешься на что-то иное в будущем. О чьём счастье ты думаешь, Керлен?
А потом она сказала, что умрёт одна.
- Темнеет уже, - осторожно заметила Катьхен. – Меня дома прибьют, если я опять к ночи вернусь.
- Да тут до дома два шага! – фыркнула Лори. – За пять минут по дворам добежим!
Марина сказала, что не побежим, потому что на морозе бегать холодно. И что она с Катьхен в таком случае уйдут сами. Лори притихла.
Керлен раздражал Марину – но сам он готов был поблагодарить её от всего сердца.
Пора обрывать нити. Никакой связи. Общий смех, чуть учащённое биение сердца. Пожать друг другу руки, на миг задержать пальцы. А потом – вспоминать, улыбаясь. Как тёплый летний день, когда с погодой особенно повезло. Как яркую бабочку-однодневку с тонкими крыльями. Как сидевшего рядом случайного попутчика – когда-то были кареты, но поезда, пожалуй, Керлену нравились больше. Тонкая грань беззаботности, которую нельзя переступать. Керлен всегда отмечал её – успел научиться. Просто сегодня слишком празднично...
Он всё-таки поблагодарил Марину, сдержанно и «за время, вместе проведённое», когда провожал их с Катьхен до подъезда – оказалось, что они живут в соседних квартирах. Рая таки умчалась сама, сказав, что ей тут «вообще два шага»; с Лори и Алисой они шли до метро.
- И всё-таки, с какой Луны ты свалился? – не выдержала Лори. – Странный какой-то.
Алиса сказала ей, что она хамка. Керлен расхохотался.
- Какая разница-то? Завтра уже в поезде буду. Если билет не потерял...
Не потерял, конечно, потому что ещё не купил; ещё предстоит прийти на вокзал, бросить взгляд на расписание и назвать кассиру город с каким-нибудь смешным названием. Поезд – это, конечно, роскошь, ведь на самом деле у Керлена столько времени, что можно бесконечно идти по городам, деревням, да хоть по мирам. Пока ты на одном конце планеты – другой уже меняется неузнаваемо, и в стране, которую ты видел полвека назад, чувствуешь себя так, словно и не был тут вовсе.
Ты меня не жди тут, Лори. И ты, Алиса-Александра, тем более не жди. Не хмурься обиженно, смотри, праздник же, и ты красивая, и обе вы красивые, как этот вечер... Последние слова он произнёс вслух и снова сам же рассмеялся.
Дети. Такие дети. И сам он ребёнок, который выглядит лет на двадцать и встречает зиму в трёхсотый раз.
За Лори и Алисой закрылись стеклянные двери; Керлен долго не отворачивался и смотрел на пёструю толпу, а потом спустился в переход. В переходе курили, продавали какие-то сувениры – центр города! – и поёживались от холода.
Праздник кончается, а две принцессы сейчас едут в поезде по тёмному тоннелю и болтают о новом знакомом. Ни одна из них не назовёт его по настоящему имени; тысячи дней – тысячи имён. Тысячи крошечных королевств – для каждой.
Керлен закашлялся от едкого сигаретного дыма и поднялся по лестнице, выходившей к автобусной остановке.

@темы: Рассказ.

---

На разные голоса

[Джезебел Морган]

Вбивать в поисковик рвущиеся из груди с кровью и болью фразы – высшая степень безумия или одиночества? Боюсь, что и того, и другого.

Мой взгляд неподвижен, пальцы привычно леденеют, замирают над клавиатурой, мелко дрожат. Иссохшие губы едва шевелятся, силясь произнести одну-единственную фразу, огнём пульсирующую у меня в голове.

«Не дрейфь, сестрёнка! Прорвёмся!»

Бездушная система покорно выдаёт множество страниц, я быстро перелистываю список, понимая, что это всё не то, не то.

Отрывки из чьих-то песен, дневников, случайные осколки фраз, разлетевшиеся бесполезным мусором по сети. До боли фальшивое обращение «милая/любимая сестрёнка» режет глаза. Где же уловить подлинный отблеск чувств? Где найти человека, который с безысходность шепчет фразу моими губами, сам в неё не веря?

Выключаю компьютер, выхожу в ночь.

«Кажется, дождь собирается...» - мелькает дурацкая мысль, пробегает мышкой по краю сознания, хвостиком задевает золотое яйцо сумрачного, меланхоличного настроения. Только вот разбить толстую скорлупу, тщательно наращиваемую вокруг хрупкого эго в течение вот уже трёх лет, - задача не из лёгких. И для этого нужно что-то посильнее пасмурной ночи.

Оранжевые шары фонарей отражались в мокром, покрытом тонкой корочкой льда асфальте. Звук моих шагов замирал в воздухе, искрящемся от холода, дыхание вырывалось облачком пара, сразу же превращающемся в колючие капельки изморози.

Ночь.

Поиск.

На мосту, на моём любимом месте, над полыньёй, которая не замерзает даже в самые холодные зимы, стоит человек. Он вцепился руками в перила, ссутулился, словно надеясь стать меньше, чтобы холод не вгрызался в спину и плечи, чтобы ветер не выдувал все мысли из головы, чтобы боль в душе стала чуть-чуть меньше, чуть-чуть меньше леденела и кололась острыми гранями.

Я подошла и встала рядом. Я люблю одиночество, люблю это место, крепкий ночной мороз. И я не собираюсь отсюда уходить только потому, что кто-то успел раньше меня.

- Эй, - губы сразу обжигает льдом, дыхание клубами белесого пара повисает перед лицом, медленно рассеиваясь в черноте ночи.

Неурочный путник вздрагивает, оборачивается, вскидывает на меня затравленные злые глаза. Девушка с белыми от холода и страха губами, прядка тёмных волос придавлена шапкой к высокому лбу.

- Уйди! - Голос истеричный, визгливый, детский, срывается и дрожит; озноб бьёт её, одетую не по погоде, но она пытается гордо выпрямиться. - Уходи! Убирайся! Я же сейчас прыгну!

Неторопливо подхожу к парапету, безучастно заглядываю вниз, чтобы убедиться: да, полынья всё так же темнеет провалом в никуда, и рваная кромка льда по её краям отражает лунный свет.

- Прыгай, - произношу безучастно, не глядя на юную самоубийцу. - Если не сложно, быстрее. Я хочу побыть одна.

Она злобно зыркнула на меня и отвернулась, гордо выпрямив спину. Впрочем, через пару секунд снова сжалась, стараясь согреться. Я стояла рядом, не обращая внимания на неё – несостоявшаяся самоубийца вела себя тихо, не раздражала меня, не заглушала мои голоса.

«Не дрейфь, сестрёнка! Прорвёмся!»

Я привыкла к ним, да. Они больше не раздражают меня – просто выкрикивают несуразицы, просто диктуют странные письма в никуда, просто пытаются дозваться своих любимых сквозь пропасть смерти. Я всего лишь проводник с огрызком собственной воли, всего лишь сломанная (в трёх местах) личность.

Смотрю на огни автострады, отражающиеся в заледеневшем канале, но вижу зимний лес, пустой и мёртвый. Вижу пересыхающее русло реки, бесплодную пустыню. Я почти сплю наяву. Уже третий год подряд.

И мне это нравится.

Мне нравится ощущать себя марионеткой, выполняющей волю умерших. Мне нравится разыскивать тех, кому предназначены их последние мысли – ведь если передам по назначению какую-то фигню, которую и сама не понимаю, то одним кукловодом в моей голове станет меньше. Наверное, когда-нибудь я избавлюсь от всех недоумерших. Во всяком случае, надеюсь на это.

...А ещё больше я надеюсь, что однажды в моей голове раздадутся голоса тех, кто однажды сломал меня своей смертью. И мне не придётся никому ничего передавать – ведь их адресатом буду я.

- Когда-нибудь... - слова вырываются паром изо рта, колючей изморосью оседают на тонких губах.

Я не умею плакать.

Как жаль.

- ... все мы умрём...

- Что?

Совсем забыла, что я не одна.

- Когда-нибудь мы все умрём, - с ожесточением повторяет девушка, не поворачиваясь ко мне.

- А кто-то даже в муках, - безучастно бросаю я. Странное очарование ночью и морозом, когда перед глазами встают огненными иероглифами чужие мысли, а неизвестная музыка звучит прямо в сердце, бесследно прошло.

Поиск закончился?

Не верю.

Без голосов слишком пусто.

Я не хочу быть одна.

А ведь сначала я их ненавидела. Проклинала. Пила таблетки, ходила на собеседования ко всяким шизологам... Однажды заявилась даже к какому-то спритисту, надеялась, что хоть он мне что-то объяснит.

Нет.

«Ах, я вижу вашу скорбь, вижу тьму в вашей душе. Вы никак не можете отпустить мёртвого, и его злоба душит вас! Но за умеренную плату я могу передать на тот свет вашему возлюбленному ваши слова... Ах, поверьте, это вам поможет...»

Не помогло.

Зато я стала помогать другим. Находила людей – в реале или в сети, передавала им слова умерших. Якобы, была их знакомой, разговаривала с ними незадолго до смерти. Не знаю, почему, но они верили. Верили всему. Я могла бы им врать, могла бы использовать их боль и тоску – но мне было тошно от одной мысли об этом…

С некоторыми я до сих пор общаюсь. Некоторых забываю сразу же.

Но я никогда не забываю голоса, однажды прозвучавшие в моей голове. Я никогда не забываю слова, вырвавшиеся из моего горла по чужой воле.

Я не сопротивляюсь. Меня уже сломали трижды – и больше я не хочу боли.

Однажды решилась пройти курс лечения в психушке, чтобы избавиться от глюков раз и навсегда, стать совершенно обычной, как все. И только у дверей поняла, что не смогу расстаться с голосами умерших.

Потому что однажды я могу услышать голоса своих мёртвых.

В глазах предательски щипет, когда вспоминаю о них, но я не плачу. С тех пор – никогда. Не смотрите, что ресницы смерзлись, а глаза подозрительно блестят! Не смотрите! Это всё от мороза, да.

Настроение было испорчено. Ночь и поиск – тоже. Ладно. Продолжу в следующий раз.

Я уже отвернулась, когда услышала подозрительный шорох за спиной.

Самоубийца всё-таки решила стать состоявшейся и теперь балансировала на перилах.

- Долго же ты решалась, - презрительно обронила я, не подходя к ней.

- Ты не будешь меня останавливать? – в голосе её звучит такое удивление, что я начинаю смеяться. Губы болят от мороза.

- Зачем? Почему я должна переживать из-за какой-то дуры, не умеющий решать свои проблемы другими методами?

- Да что ты понимаешь! – возмущённо крикнула она и спрыгнула. На землю, разумеется.

Она подбежала ко мне, схватила за рукав куртки и, впившись злым колючим взглядом в лицо, начала выплёвывать слова, как комки крови:

- Да что ты понимаешь?! Что ты знаешь о боли, стерва? Что ты вообще знаешь?! У меня брат умер, слышишь! Единственный родной человек! Единственный, понимаешь? Я жить без него не могу и не хочу, потому что без него и мира нет! Нет, понимаешь?! А если я сейчас умру, то смогу его встретить снова! Он ждёт меня, он сказал! Я слышала! Слышала…

Её лицо жалко кривится, как в истерике, но небольшие тёмные глаза остаются злыми и сухими. Захотелось ударить её по лицу, издевательски обронить «А что ж тогда надеялась, что я тебя отговаривать буду? Неужели у самой смелости не хватало?!» Но вместо злых, пропитанных моей болью и желчью слов, из горла пряной горечью рвутся другие – спокойные, чуть насмешливые, добрые.

- Не дрейфь, сестрёнка, прорвёмся! – на языке остался металлический вкус крови, в момент охрипший голос был неотличим от мужского. Холодный ветер безжалостно резал кожу ледяными лезвиями, предательски слезились глаза, одеревенели губы.

Девушка замерла на полукрике, пристально вглядываясь в моё лицо. Я жалко искривила губы, пытаясь изобразить подобие улыбки, аккуратно отцепила её пальцы от рукава, но уйти не успела. Она бросилась мне на шею, тихо и беспомощно всхлипывая. Её трясло, словно от перенапряжения, тонкие пальцы даже сквозь толстую куртку и свитер больно впивались в плечи.

Чёрт.

Кажется, это называется тихая истерика.

А может – громкая.

Не знаю.

Как же её успокоить?!

Я гладила её по спине и шептала какие-то глупые слова.

Не мои. Чужие голоса уважительно молчали, позволяя одному из них вести сольную партию.

«Не дрейфь, сестрёнка. Прорвёмся!»

Массивная чёрная плита с витыми буковками. Сиротливые букетики, покрытые инеем и перевязанные пафосными чёрными ленточками. Промёрзшая земля. Ветер.

Всё это – ничто по сравнению с тем, что творится у меня на душе.

Я впервые сюда пришла за три года после их смерти. Впервые набралась смелости посмотреть в глаза своей совести.

Наверное, за это надо благодарить Альку – она не отходит от меня с тех пор, как я сказала-выплюнула слова души её брата. Она верит – он ещё вспомнит о ней и скажет через меня ещё что-то тёплое, поддерживающее. Не разочаровываю её. А вдруг?

Робко, неуверенно опускаю на землю высушенную розу, пальцы непроизвольно задерживаются на земле, царапают промёрзшую твердь.

Отчим. (Как я тебя ненавижу!)

Мама. (Как ты посмела умереть, пока жива я?!)

Брат (Солнце моё…)

Я по-прежнему жду, когда в хоре мёртвых голосов зазвучат и ваши. Я надеюсь ещё поговорить с вами, сказать всё, что так и не успела при жизни.

Попросить у вас прощения.

Сказать, как я вас люблю.

Пожалуйста, помните – я жду вас.

А пока продолжаю говорить с миром на разные голоса.

@темы: Рассказ.

---

[дорогой Эсме]

Все еще без названия, с множеством характерных отсылок. Собирательные образы такие собирательные.

Казалось, он не глядя замечал каждого, кто ушел, поклонившись недостаточно низко. Подобное награждалось выразительным взглядом, - всего-то, верно? Но этого хватало, дабы тот – награжденный – трясся в страхе, изводил себя бессонницей и тому подобным, и в том же духе.
Казалось, он всю жизнь смотрел на людей исключительно властно, исключительно сверху вниз, исключительно свысока. Наверное, поэтому мало кто всерьез решался вступать с ним в конфликт. Когда же это происходило, стоило играть по правилам дворцовых интриг: распускать сплетни, подсыпать мышьяк в бокал, подкупать чужих друзей; все это он знал, я была за него спокойна.

Но когда кто-нибудь решался...

Но когда кто-нибудь решался, доведенный нуждой или собственной взбалмошностью, действовать напрямик – начиналось невообразимое.
Он был властным, да. Пусть даже – высокомерным. Но грубым он не был ни разу.
Нет ничего хуже для любителя изящных решений, нежели импульсивный юнец или девица, решившие, будто мир и вправду существует по сказочным законам, и слову их подчиниться любой.
О, какое это было зрелище! Юнец выкрикивал обвинениями, девица рвала на клочки государственные приказы, - он лишь стоял и смотрел. Юнец хохотал, сыпал насмешками; девица оглашала криком окрестности, - его властность сменялась замешательством, замешательство – злостью, но он не двигался с места.
Стоял и смотрел.
Я знала, что ему мешает: воспитание. Только и всего. Юнец был гением, - и все же вышел из низов. Любовником девицы был сам королевский сын, - так что же? Принц стоял слишком высоко, дабы гнушаться оплеухами даже для собственной любимой.
А он – не знал, как с ними справиться. Не устраивать же поединок на пилочках для ногтей. Не опускаться же до «стража! под зад коленкой его!». Уж лучше мышьяк и заговор.

У гроба того юноши он стоял с каменным лицом, время от времени морщась от причитаний скорбящих родных. На похороны девушки не пришел вовсе.
Между их смертями стоял барьер из двух с половиной лет, но я прекрасно помню, что оба раза он надевал черный сюртук, превращаясь во мраке дворцовых коридоров в едва различимую тень. В первый раз он раздавил в руке бокал с вином: вытягивая осколки, бинтуя кровоточащую ладонь, я не менее десяти раз назвала его идиотом; он только смеялся. Во второй раз бокал удалось отобрать. Властно сверкнув глазами на меня, он внезапно поник, и, опустив плечи, сказал только: «знаешь, я так устал».
Фамильный хрусталь полетел в камин. Фарфор всегда нравился мне больше.
Тот юноша, говорят, сгорел в лихорадке. А может, был отравлен. А может, слишком много пил. А может… Девушка – та была застрелена собственным же любовником. Любовь страшная сила. Говорят.
Он спросил однажды: «Но ты выбрала свою сторону. Верно?». Я покачала головой и ответила, что не продавала ему своей души. Он усмехнулся, в очередной раз пытаясь отвернуть бинт на изрезанной руке.
Вот и все. Больше рассказывать нечего. Какое значение имеет, люблю ли я его, и любит ли он меня? Я лечу все его израненные руки, уничтожаю фамильный хрусталь, рискую быть вписанной в историю – парой безличных слов, приставкой к. Он окидывает меня высокомерными взглядами, терпит присутствие, и, кажется, доверяет. Что нужно нам еще? Разве что исчезнувший в небытие черный сюртук.
Мы счастливы. Правда. Пока существуют дворцовые интриги; пока я могу – в одиннадцатый раз – назвать его идиотом.

@темы: Рассказ.

---

Пока без названия - дальше

[Бумка]

Прошу прощения, моя муза брала отпуск. Сама не люблю когда кусок без продолжения, всегда хочется узнать, а что же дальше? Но не могла набрать ни строчки.

Пока доктор изучал показания приборов, я болтала ногами в воздухе.
- Ты хочешь что-то спросить? - Том неохотно повернулся ко мне, казалось то, что он видит на экране, было слишком занимательным чтобы отвлекаться.
- Со мной все в порядке?
- Да, - он вновь отвернулся к экрану - Все настолько безупречно, что даже не верится.
И, спохватившись что брякнул лишнее, добавил: " Я хотел сказать, что ты совершенно здорова. Никаких оснований для беспокойства. Осмотр окончен. Я провожу тебя в каюту."
- Расскажи мне об аварии, - попросила я. Том прищурился и чуть повел плечом, его осанка стала напряженной, но он все же ответил.
- Когда мы обнаружили тебя на входе, Риз приказал закрыть переход, но импульс опоздал. Мы начали входить, и кэп отменил приказ... Мы понимали, что ты погибнешь, но иначе погибли бы все. - голова доктора опускалась все ниже, а голос звучал все глуше. - Что-то случилось с настройками, и мы вышли в неизвестное пространство. И вдруг оказалось, что ты еще жива... Обломки парусника застряли в траках, ты была замотана в обрывки словно в кокон. И Риз пошел тебя вытаскивать...
Я сидела, крепко сжимая край стола, в горле стоял ком. До меня медленно доходил смысл слов. Я не только убила Лиз, из-за аварии изменился курс корабля, и он попал туда, где разведка еще не прошла.
- Неизвестное пространство?! - голос прозвучал неестественно громко и как-то визгливо. Том вздрогнул и повернулся ко мне. Слова напоминали приговор. Что-то смутное мелькнуло в мозгу.
- А остаточное излучение? Я слышала, что если сразу вернуться...
- Тогда тебя нельзя было спасти, на обратном ходу обломки, скорее всего, остались бы в переходе...
По спине прошел холодок: вечно умирать во внепрстранстве... Такого никому не пожелаешь. Но пока капитан спасал меня, погибла их единственная надежда вернуться.
Тренькнул вызов.
- Иду - коротко ответил доктор и кивнул мне. - Идем, я покажу тебе каюту.

@темы: окончание первой главы

---

Удача

[Эсса]

	Удача
	Скачать Обсудить	Realmusic.ru

текст

Пусть очень больно – я все равно не плачу.
Я научилась боль сносить терпеливо.
Странная дама, право, моя удача –
Если уж розу дарит, так средь крапивы!

Твердо решив потерю считать уроком,
Я научилась все принимать спокойно.
Право, моя удача шутит жестоко:
Может разрушить все, что мы с ней построим.

И на обломках очередного храма
Я улыбаюсь, а не кусаю губы:
Право, моя удача – странная дама:
Даст на копейку, а отберет на рубль.

Думаешь, на поворотах житейских гонок
Мне от такой удачи добра не светит?..
Просто моя удача еще ребенок,
И потому жестокая, как все дети.

Верую: счет несчастий почти оплачен.
Жду, улыбаясь, скоро ли повзрослеет
Этот капризный ангел – моя удача,
И, помудрев, сделается добрее.

И на обломках очередного храма
Я улыбаюсь...

Соавтор Наталья Волкова (текст написан совместно).

@темы: Музыка и песни.

---

Семнадцатый

[Rowana]

Семнадцатый

Семнадцатый был, как первый,
Как второй, двадцатый, как тридцать третий.
Рисовал на коже пальцами, целовал запястья, не знал запретов,
Щекотал нервы,
Курил тонкие сигареты.

Семнадцатый был, как пятый,
Как круги на воде, как круги ада,
Как озноб, поцелуй на прощание, неуместная, злая радость.
Приходил в пятнах
Кофе, крови, чужой помады.

Семнадцатый был, как сотый,
Как седьмой, десятый, как ни один из.
Знал, кого я любила кроме него, с кем водилась, с кем разводилась,
Наливал сока
В водку, когда я уходила,

Все бросал, уходил следом.
Семнадцатый был последним.

@темы: Стихи.

---

Притча о счастье

[Аэлирэнн]

Самое свежее моё творение.

	Аэлирэнн - Притча о счастье
	Скачать Обсудить	Realmusic.ru

Текст

Жил-был паж при дворе королевском,
Он ни в чём недостатка не знал,
Был красивым, и умным, и дерзким,
Но себя несчастливым считал.

Долго маялся он, бедолага,
Всё страдал, что не знает, как быть,
И решил у придворного мага
Наконец-то совета спросить.

Маг в усы улыбнулся лукаво
И достал свой волшебный кристалл,
В чашу капнул какой-то отравы
И в зелёных парах прочитал:

«Приходи в эту полночь к заливу,
Разведи костерок на песке,
До утра отгоняй прочь сонливость
И увидишь, как вдруг вдалеке…

Кромка зари море колыхнёт,
Золото труб чисто запоёт,
И на гребне волн
Деревянный чёлн
Счастье твоё тебе принесёт».

Паж собрался и кинулся к морю,
Ровно в полночь развёл там костёр.
Ветер зябкий нёс запахи соли,
Тлел алмазами звёздный шатёр…

До утра продержался упрямец,
Предвкушая торжественный миг,
И, когда небо тронул багрянец,
Дивный образ немедля возник:

Светом зари море налилось,
Золото труб к небу вознеслось,
И на гребне волн
Показался чёлн –
Счастье пажа почти что сбылось.

Ликованье его охватило,
Мальчик скинул свой пышный камзол,
К чудо-лодке поплыл что есть силы,
Но внутри ничего не нашёл.

Паж с досадой назад возвратился,
Обвинял чародея во лжи,
Но волшебник ничуть не смутился
И ответил, кристалл отложив:

«Ты же обрёл веру в чудеса
И получил, что я предсказал.
Твоё сердце – чёлн
Среди бурных волн,
Счастье своё найдёшь лишь ты сам».

@темы: Музыка и песни.

---

[Альвели]

Небольшая вечерне-ночная уютно-чайная писанина.

— Ох, какой ужас! — Она падает в скрипучее кресло и, поморщившись, носком одного ботинка стягивает с пятки другой. Сначала один, а потом второй, и отбрасывает оба так, что они разлетаются в разные стороны, с грохотом прокатываясь по полу.
— Устала. — В конце концов с улыбкой вздыхает она, и смотрит на него.
А он сидит на диване, подсунув под голову маленькую оранжевую подушку, и смотрит в белый потолок. Ему редко бывает так хорошо. Так спокойно и тихо в душе, так легко дышать и думать. Всё-таки спокойствие дорогого стоит. Он лезет рукой в карман, где давно припасена помятая пачка крепких сигарет и зажигалка.
— Я покурю? — Спрашивает он. Она кивает.
На данный момент ей безразличен запах табачного дыма. Она самозабвенно шевелит пальцами ног, и это доставляет ей такое удивительное и неожиданное удовольствие, что хочется предаваться ему вечно. Её ботинки были очень тесными и твёрдыми.
Она давно не смотрела на себя в зеркало. Да и не хотелось, потому что стекло покажет ей, каково истинное положение дел. А она это и так прекрасно знает. Впервые за последние три дня у неё не болит голова, да что там… у неё впервые вообще ничего не болит, ну, разве что мизинец на правой ноге.
Он спокойно, с удовольствием курит слегка помятую сигарету. В последнее время он сильно похудел и с каждой новой затяжкой всё более укрепляется в намерении наверстать упущенное. И, наконец, начать почаще гулять на свежем воздухе, снова бросить курить, и заняться здоровьем. Он потёр подбородок ладонью и с удивлением обнаружил, что сильно оброс, а потом вспомнил, что брился в последний раз больше двух недель назад. Это было большим упущением.
— Я бы перекусила. — Потягиваясь, заявляет она.
— А у нас разве есть, что перекусить? — Оживляется он, и тушит сигарету в пепельнице.
— Нет. — Выдыхает она, и сразу становится унылой и жалкой.
Он морщится, потом улыбается, вспомнив, сколько раз уже видел её такой — скуксившейся, расстроенной и угрюмой. Но этому её состоянию предшествовали гораздо более серьёзные обстоятельства, а уж еда того явно не стоит.
— Есть чай, сахар. Печенье, кажется. — Спешит успокоить он. — Есть круглосуточный магазин за углом…
— Никаких магазинов! — Она решительно встаёт, опираясь на подлокотники кресла, и сразу же потягивается, привставая на цыпочки и поскуливая. — До утра протянем и на печеньках.
Проходя мимо, она взлохмачивает ему волосы рукой, заставляя втянуть голову в плечи. Хотя он ничего не имеет против, пожалуй, ему даже приятно. Он смотрит ей вслед. Она не любит ходить босиком, поэтому ступает по полу неловко и её походка сейчас далека от идеальной. Её фланелевая клетчатая рубашка аккуратно заштопана на локтях, хотя на самом-то деле она не очень любит шить.
— Носки. — Задумчиво произносит он.
— Какие нахрен носки? — Громко спрашивает она из кухни. У неё хороший слух.
Он встаёт и тоже идёт в кухню, где она уже наливает в чайник воду из-под крана.
— Ты не знаешь, где у нас шерстяные носки? — он щурится и чешет затылок.
— Знаю, но тебе не скажу. Ставь чайник, а я пойду искать носки.
Он выразительно фыркает, и чиркает спичкой. В кухне почти темно — тёплый неяркий жёлто-оранжевый свет льётся из-за полок и шкафчиков с посудой и припасами. В окно ничего не видно, только его небритое отражение в нелепой крапчатой кофте движется туда-сюда. И где-то за оконным стеклом на заснеженной улице заливается сигнализация чьего-то потревоженного авто.
Возвращается она действительно с носками. А на ногах у неё тапки. Хотя это его тапки и на её небольших ступнях они смотрятся крайне забавно.
— Пожалуйте. — Она бросает ему белые вязаные носки.
— Благодарю. — Он немедленно натягивает их на ноги и сразу чувствует приятное чуть колкое тепло.
Он подпирает голову рукой, упираясь локтем в стол, и улыбается. Ему хорошо. Она тем временем хлопает дверцами шкафчиков, и за каждой дверцей её поджидает новый запах: корицы и кардамона, перца и гвоздики, муки и гречневой крупы…
— Макароны? — Вопрошает она почти риторически, не оборачиваясь в его сторону.
— Нельзя жрать на ночь. — Строго заявляет он.
— Ладно. — Она захлопывает дверцу и тут же вздрагивает оттого, что вскипевший чайник заливается громким свистом. Резкие звуки её немного пугают.
Он поднимается из-за стола, берёт её за плечи и усаживает на стул. Открывает дверцу, из-за которой пахнет чаем, и долго стоит в раздумье, глядя на пёстрые железные банки. Потом решительно достаёт одну из них, и быстро заваривает ароматный чай с запахом шоколада в белом фарфоровом чайнике.
— Люблю этот чай. — Вздыхает она, укладывая голову на скрещенные руки.
— Мне тоже нравится. — Кивает он, ставя чайник в центре стола, вместе с вазочкой с песочным печеньем.
Он некоторое время, как и она, хлопает дверцами шкафчиков в поисках сахара и, найдя банку с ним, также выставляет её на стол. Разливает чай по большим чашкам. На его чашке нарисован толстый рыжий кот, а на её — пятнистая коричневая корова. Себе он кладёт две полных ложки сахара с горкой, а ей одну без горки и ещё половину. Хотя мог положить одну с горкой. Но, как и она привык лезть ложкой в сахарницу дважды.
— Маладца. — Щурится она, и начинает мешать чай ложечкой, слегка постукивая по стенкам чашки. — Жахнем.
Она поднимает чашку, и вытягивает руку, призывая его чокнуться.
— Жахнем. — Он аккуратно стукает её чашку своей, чтобы не расплескать чай.
— Завтра будем квасить. — Уверенно заявляет она. — Ох, ну как хорошо…
Она уже успела отхлебнуть шоколадного чая и погрузиться в ещё большую благость. Ему лень выражать согласие даже кивком, но тем не менее он согласен всецело, несомненно и безоговорочно, он ест твёрдое но рассыпчатое печенье и оно крошится у него в руках и во рту, усеивает крошками стол и колени.
С чаем покончено, печенье оставлено на столе, а чашки с ложками свалены в раковину. В окне на четвёртом этаже гаснет свет, и время останавливается до утра.

@темы: Зарисовка.

---

Когда я стану кошкой

[Джезебел Морган]

Когда я стану кошкой, я буду непременно чёрной-чёрной кошкой, чтобы смеяться над этими доверчивыми людьми, перебегая им дорогу.

и?

Я буду так поступать постоянно, чтоб двуногим жизнь раем не казалась! Конечно, они будут на меня ругаться, орать, даже грозить тапком, но я только лениво прищурюсь в ответ на это. Я же буду кошкой и их мнение меня задевать не будет.
Когда я стану кошкой, у меня обязательно будут яркие жёлтые глаза. Можно и зелёные, в темноте они тоже неплохо светятся. Я буду прыгать на людей со шкафа или антресолей и впиваться коготками им в спины, а потом, из-под дивана, блаженно слушать, как они орут.
Когда я стану кошкой, я буду очень-очень мудрой. Я никогда не стану портить настроение тому, кто меня кормит. К нему я буду ластиться, ему я даже позволю себя гладить, лишь бы кормил много и вкусно. Я ведь ленивая и очень разборчивая кошка.
Когда я стану кошкой, я по-прежнему буду любить компьютеры. И когда хозяин будет сидеть перед экраном, я буду залезать на стол и ловить лапкой стрелочку курсора. А потом быстро удирать от разгневанного двуногого. Это ведь так весело!
Когда я стану кошкой, я буду любить разыгрывать своих хозяев, чтобы им не надоела их скучная серая жизнь. Я буду переворачивать на кухне баночки, рассыпая их содержимое, и прыгать на хозяйку, когда она будет собирать крупу и произносить много всяких разных слов. В тапочки хозяина я буду прятать рыбку. Он, верно, очень обрадуется, когда её там найдёт! Я же ликую, когда они оставляют на столе разделанное мясо!
А ещё я буду очень вредной. Я буду устраивать забастовки, если мне покажется, что меня не уважают. Или наоборот, буду громко и долго орать, чтобы эти люди не забывали уделять внимание моей венценосной персоне.
Из меня получится очень вредная и противная кошка. Но я никому не позволю от себя избавиться!
А в общем-то, зачем мне становиться кошкой?!
Я и сейчас ни чуть не лучше...
Мур...

@темы: Зарисовка.

---

Oblivion

[Алеу]

Часы остыли,
Боль ушла и от покоя тишина
А где-то бред, а где-то дым,
И мир когда-то был иным

@темы: Рисунок., Без критики., Музыка и песни.

---

[Джезебел Морган]

Печально, что сообщество все медленно забывают, так что вношу свой посильный вклад в его воскрешение.
Надеюсь, господа модераторы не очень больно будут меня бить за выкладывание старых произведений.

Изнанка ночи

Обычно, перед зимой даже в центре города воздух пахнет мороженым, сладким и нежным, как воспоминание о детстве. Но только не здесь. Болезненно-бледная луна отражается в каждой луже, радужные разводы на воде блестят в слабом свете фонарей. Воздух кажется неприятно сухим и горьким, словно ставший дымом.

От губ отрывается беловатое облачко пара, прячу руки в карманах. Фонарь, висящий над моей головой, скрипит и покачивается под порывом ветра. Холодно, сколько мне ещё стоять здесь – не знаю. Медленно подбирается к душе страх, осторожно касается мыслей пушистыми лапками. Было бы лето – я бы погадала «придёт – не придёт»... Сейчас разве только по писку разрядившегося телефона определять.

Ледяная рука легла мне на плечо, холод проник даже сквозь куртку и толстый свитер. Меня словно парализовало, я мигом припомнила и слухи об этом районе, и последнюю криминалистическую сводку...

Я успела трижды попрощаться с жизнью и раз пять проклясть свою глупость, прежде чем услышала голос:

- Давно ждёшь?

Я только неопределённо пожала плечами – мобильник уже давно разрядился, и отсчитывать время я могла только по стуку своего сердца. Впрочем, я не сомневалась, что он не опоздал. Такие – всегда до презрительности пунктуальны.

Он (...иней на тонкой ветке...) смотрит на меня с недоумением и равнодушием. Я (...стук капель по листьям...) всего лишь маленькая обязанность, с которой надо побыстрее разделаться. Всё остальное – мои проблемы.

- Идём.

Он даже не оборачивается, чтобы посмотреть, следую я за ним или нет. Свою часть договора он выполняет безукоризненно.

Прыгаю через лужи, брезгливо обхожу все тёмные пятна – чёрт знает, что это, не хочу потом ботинки отмывать. Слишком брезглива.

Роюсь в сумке, пытаюсь вытащить фонарик и едва не роняю на грязную землю блокнот со своими бесценными записями. Прижимаю его к груди, щёлкаю выключателем фонарика – блеклое жёлтое пятно медленно ползёт по земле и стенам.

Мой проводник (почти Вергилий) не оборачивается, медленно, бездушно цедит бесцветные пустые слова:

- Вы могли бы выбрать и более оригинальный способ привлечь к себе внимание, девушка.

Он никогда не называет меня по имени – его не интересует мир Адама и Евы и всё, что с ним связано.

- Как скажите.

Я тоже не зову его по имени. Но по более прозаичной причине. Я не знаю его истинного имени, а обыденно-кислое «Владимир Иванович» ему совершенно не подходит.

- Куда мы идём?

- Ты просила показать тебе ночь? Смотри, девушка. Запоминай. Повторения аттракциона не будет.

Смотрю. Ночь, белесая дыра луны на плоском, беззвёздном небе. Бесконечные провода над головой похожи на сплетение оголённых нервов, в узлах которых заблудился жёсткий, горький ветер. Стены домов с провалами глазниц-окон поднимаются к небу, сливаются с ним в темноте, словно смыкаются над нашей головой, давят на плечи глухой тоской умирающего города. Где-то в центре носятся яркие машины, искрятся неоновые вывески дорогих бутиков, смеются поздние прохожие. Где-то там – огненная карусель псведо-жизни, скрывающая агонию города-гиганта. Гнильё под яркой обёрткой.

Закрываю глаза, слушая и внимая. Острые неприятные запахи, как крик, как звук затрещины, как бред, как молитва-шёпот и проклятие-плач. Холод, колючий, цепкий, медленно пробирающийся под одежду, под кожу, под кости – в душу. Сжимает сердце в когтистых лапах, инеем покрывает чувства, заставляя мысли замереть в пустоте... Холод, от которого невозможно отогреться.

Недовольно передёргиваюсь. Всё это я уже давно написала и спела, и даже (о ужас!) пыталась нарисовать. И всё равно я послушно иду за своим мрачным Вергилием по кругам маленького городского ада. Я сама выбрала это.

Из-за приоткрытой двери в полуподвал доносятся приглушённые тяжёлые звуки излишне громкой музыки. Рядом с узким лучом света на асфальте сидит парень (...бурый лист в луже...) с закатившимися глазами. Когда мы шли мимо, он слепо поворачивал голову за нами, словно слышал наши тихие шаги. Свет от фонарика случайно мазнул его по лицу, хищно блеснули тонкие клыки в жадно распахнутом рту.

- Так тоже бывает, - презрительно проронил мой проводник, и брезгливый гнев был единственным чувством, которое он испытывал.

Ещё трое (...звон разбитого стекла...) терзают в подворотне безвольное тело бомжа, их подруга (...расходящиеся круги по воде...) тихо хихикает, наблюдая за этим со стороны. Брезгливо отворачиваюсь, стараюсь смотреть только под ноги. От пронизывающего ветра на глазах выступают слёзы.

Идём в тишине, он не считает нужным снисходить до разговора со мной, а я просто желаю подумать в спокойствии. Кажется, я немного ошиблась в своих расчётах – ничего нового мне эта прогулка не принесёт...

Я хотела увидеть истинное лицо ночи и её Хозяев. Вампиров. Кто-то скептически предполагал, что они жестоки и беспощадны, кто-то с пеной у рта доказывал, что они печальны и романтичны, некоторые смеялись и говорили, что вампиры совершенно такие же, как и обычные люди. Но все они, как один, сомневались в их существовании.

Одна я знала это наверняка.

Огромных трудов стоило отыскать одного из них – немолодого уже, сильного, серьёзного. Подобрать факты, подтверждающие его нечеловеческую суть, тщательно скомпоновать компромат... Гораздо большего труда потребовалось, чтобы заставить себя побороть страх и явиться в его офис. Он не смеялся надо мной (как я боялась больше всего), не грозил убить, не пытался обратить, подчинить, поработить. Он просто согласился на мою просьбу, даже не вспомнив о собранных мною фактах. И это почему-то обидело меня сильнее всего.

И теперь я смотрю на ночь глазами её всесильных хозяев и ничтожных рабов. Вижу полутона и оттенки цветов, которые раньше не трудилась замечать. Вижу странную красоту в изломанной тени голой ветки на белой стене. Любуюсь печалью луны, отразившейся в мелкой луже. На гладь воды опустился бурый лист и разбил бледное отражение.

Я слушаю шелест ветра и шорох неторопливых шагов, как любимую музыку в плеере. Я радуюсь холоду, на мягких лапах пробирающемуся в душу, как осеннему теплу камина, в котором сжигала стихи. Я ловлю отражение своей тени в лужах и тёмных пустых окнах. Я неспешно бреду вслед за бесчувственным вампиром, постепенно заполняя свою душу спокойствием и равнодушием, присущим тем, кому уже некуда спешить. Я чувствую и холодное, безмятежное величие Хозяев ночи, и слабый мелочный страх людей перед темнотой, и философское наслаждение ранее неведомой, диковатой и странной красотой ночного города.

Но вместе с этим я против воли вижу и тени, которые раньше старалась не замечать. Одинокие фигуры, бредущие в никуда, с пустыми безумными глазами. Одни шатаются, как пьяные, хватаются руками за голову, тихо подвывая в бессилии. Другие хохочут, запрокидывая лицо к небу, и тонкие, перемазанные в чём-то тёмном клыки блестят в свете фонарей. У стен сидят мрачные компании, провожающие нас тяжёлыми, озлобленными взглядами. На меня смотрят с завистью и жадностью, на моего спутника – с ненавистью и страхом. Никто не осмеливается даже произнести что-то нам след.

И к чувству абсолютного вселенского спокойствия примешивается мелочная брезгливость. Как перед пауками в квартире.

Мы прошли район трущоб насквозь, остановились на обочине широкой дороги. Яркими смазанными полосами несутся дорогие автомобили, в отдалении уютно светятся окна домов. До омерзения обычная жизнь.

Приветливо пискнула сигнализация, он галантно усадил меня на заднее сидение своего дорогого автомобиля.

- Ну и как вам, девушка, хозяева ночи? - спросил он с горькой самоиронией, спрятанной так глубоко, что мне она лишь почудилась. А может быть, я сама придумала её, чтобы добавить в его облик хоть что-то человеческое.

Я неопределённо мотнула головой и достала блокнот. Я хотела тщательно законспектировать все свои эмоции и впечатления, чтобы потом выбрать из них те, что я воплощу в рассказах и песнях.

Почесала карандашом за ухом, поправила выбившуюся прядь.

- Все вампиры... такие?

Машина плавно тронулась с места, за окном поплыли яркие синеватые шары фонарей.

- Какие?

- Ну... такие.

Он молчал довольно долго, я уже начала опасаться, что он вообще не ответит.

- Все новообращённые начинают с этого. Вообще-то, без разрешения Князя запрещено дарить вечность людям, но иногда не остаётся другого выхода. И нас становится слишком много. Мы не учим их, не защищаем. Каждый сам за себя – не так ли звучит ваш современный закон джунглей, девушка? Среди нас выживают только лучшие. А они уже сумеют найти способ выбраться со дна жизни.

- Как... мерзко! И как предсказуемо...

- Вас это огорчает?

- В какой-то степени.

Он пристально смотрит на дорогу, до меня ему дела нет. Отворачиваюсь к окну, на стекло оседают косые капельки – там, снаружи, в ледяном ночном городе идёт дождь. Опять.

- Ну что, девушка, вы передумали становиться вечной? - на этот раз в его голосе угадываются нотки иронии.

Неопределённо пожимаю плечами, опасаюсь поднять взгляд.

- Да я в общем-то и не собиралась... - Настороженно вслушиваюсь в тишину, мерно гудит мотор, но вампир никак не реагирует. Всей кожей чувствую его неодобрение, почти злость.

Или... я опять это придумала сама?

И всё равно чувствую необходимость оправдаться.

- Понимаете, - нервно облизываю губы, пытаюсь подобрать слова, - Я... я просто... хотела узнать, какие вы – вампиры – настоящие... Мне это надо для... рассказа одного...

На самом деле я планировала объёмный роман с наивной, но очень красивой лав-стори про старого вампира и девушку, которую он отказался привести в ночь.

Я говорила, нервно терзая страницы блокнотика, щёлкая ручкой, судорожно поправляя лезущую в глаза чёлку. Говорила, путая слова, сбиваясь, начиная заново...

Он слушал.

Просто слушал мой тихий нервный голос, как до этого внимал тишине и гулу мотора. И это абсолютное равнодушие завершающим штрихом легло на страницы блокнота...

Вечность протянет ладонь,

Ты сможешь – не обернись.

Дождь омывает твой сон,

Зовущийся ныне «жизнь».

Он довёз меня почти до дома. Чёрный его автомобиль уже давно растворился в ночном дожде, а я все стояла, запрокинув лицо, ловя ледяные капли. Из круглосуточного киоска доносилась серебристая мелодия, тихая, пронзительная, пробирающая до глубины души. Вальс. Старый прелестный вальс. Мелодия ночи.

Звуки звенели, падали на асфальт каплями дождя, эхом разбивались на брызги, переплетаясь с жизнью ночного города. Под такую музыку надо танцевать наедине с дождём, подставляя лицо и ладони успокаивающей прохладе капель.

Я танцевала.

Кажется, я знаю, о чём будет моя следующая песня.

А роман... как-нибудь подождёт.

 

@темы: Рассказ.

---

Колыбельная

[Эсса]

Дни сквозь пальцы утекают, как вода.
Ночью мыслей бродят пестрые стада.
Отпусти их и послушай ночь – и вот
Нежный голос колыбельную поет...

Может, радио звучит из-за стены?
Отпусти себя на волю – видеть сны.
Стук часов собьется с ритма и замрет.
Нежный голос колыбельную поет.

Это легкая на лбу твоем рука.
Это светится луна сквозь облака.
Это сковывает реки синий лед.
Нежный голос колыбельную поет.

Отпусти себя на волю и усни.
Снова долгими, как в детстве, будут дни.
Будет радости и горю свой черед.
Нежный голос колыбельную поет.

Кто-то будет на руках тебя качать.
Этих рук тепло посмеешь ли узнать?
Ночь упущенное счастье нам вернет.
Нежный голос колыбельную поет.

Кто-то добрый терпеливо ждет тебя.
Для тебя – ах, ты не веришь! – для тебя
В дальней дали ночь и вечность напролет
Нежный голос колыбельную поет.

Это песня. Только записи пока нет.

@темы: Стихи.

---

Четыре слова на стене

[raved]

Четыре слова на стене
Про миру мир и солнце в небе,
Мы пишем кровью о войне
И красным вымазанном снеге,
Мы пишем кровью о сердцах
Пустых и сломанных рассудках,
Глазах, в которых вечный страх,
Об алкашах и проститутках.
Мы пишем о большой любви,
Таблетках и опасных бритвах,
О том, чего мы не смогли,
И о несбывшихся молитвах.
Мы пишем в тесных городах
О необъятном глупом мире,
О телефонных проводах,
Абсенте, сигаретном дыме,
Разбитых судьбах и метро,
О неудавшихся романах,
О музыке, стихах, кино
И о пустых давно карманах.
Четыре слова на стене
Про миру мир и солнце в небе,
Мы пишем кровью о вине,
Хотя могли б писать о хлебе.

@темы: Музыка и песни.

---

[Sharem.]

Это что-то вроде крика души... Просто пришла домой после долгого скольжения по улицам... И написала) Стих тоже мой.

Лужи, злоба, много льда,
Серый-серый небосвод.
Очень мерзкая вода
Льется сверху круглый год.

И плевать, что Новый Год -
Дождь идет и ветер в спину…
Оттого на сердце лед,
Что снега нет, он нас покинул.

И пускай, что снега нет,
От ветра цыпки на запястьях,
Я иду, я вижу свет,
Лужи, много льда и счастье…

- Пять дней, - вслух говорю я себе, когда выхожу из школы. На улице почти тепло, но так мерзко, что от отвращения сжимаются внутренности. Мысленно говорю природе, что она дура, раз в мире есть места, где перед Новым Годом такая погода. В очередной раз поскользнувшись на льду, понимаю, что природа меня услышала.
Все равно дура.
Дует противный ветер, бросая в лицо мелкие капли дождя. Раздраженно натягиваю шапку так, что её козырек закрывает мне почти весь обзор, и я могу видеть только дорогу под ногами, покрытую как никогда скользким льдом. Хоть ведро с песком с собой таскай.
Настроение такое, что хочется убить любого, кто подвернется под руку. Так бывает, и бывает, к сожалению, часто. Обычно в таких случаях помогает горячий чай, теплый плед и какая-нибудь романтическая комедия. Но, увы, сейчас меня от «помощи» отделяет длинная дорога.
- Ну, и за что мне такое наказание, не подскажешь? – поднимаю голову и с вызовом спрашиваю хмурое небо. Плевать, что со стороны это смотрится странно – все равно в такую погоду люди стараются не высовываться из теплых домов. – Ах да, извини за беспокойство, я же в тебя не верю.
Я иду дальше, намного медленнее, чем раньше. В один прекрасный момент понимаю, что устала. А ведь до дома ещё пилить и пилить… Неуверенно делаю шаг вперед и, поскользнувшись, нелепо и резко сажусь прямо в лужу. Наблюдая, как намокает куртка и сумка, чувствую, как к горлу подкатывает ком. Руки почти мгновенно леденеют, а сердце замирает, когда я понимаю: не встану.
И неожиданно я начинаю смеяться. Очень громко, истерично, невесело. Жалкое зрелище – человек, сидящий в луже и смеющийся на всю улицу. Мне жаль себя, оттого по лицу текут слезы, но я не перестаю смеяться.
Когда становится совсем холодно, замолкаю и делаю попытку встать. Удивительно, но получается с первого раза. Осторожно подняв сумку, медленно иду вперед, больше не желая падать.
Вокруг никого. В тон небу стоят недостроенные серые дома, полуразрушенные сараи, из которых торчат заготовленные на зиму дрова. И лед. Много льда. И очень мало снега.
А я неожиданно понимаю, что счастлива. Вот так всегда, постистерическая реакция. Хочется плюнуть в небо, и проорать на весь мир о том, как мне хорошо. И пускай на улице мерзко, пускай ветер сейчас обдувает намокший зад, но мне хорошо!
Когда я доползаю до дома, руки уже отказываются слушаться, и не сразу получается попасть ключом в замок. Но дверь рано или поздно открывается, меня обдает теплом, а в нос ударяет запах хвои и мандаринов. А я, с заплаканными глазами, широкой улыбкой на лице и мокрым задом, поднимаю голову и, глядя на серое небо, громко говорю:
- Спасибо.

@музыка: Трактор Боулинг - Время

@темы: Зарисовка., Стихи.

---

Память

[Джезебел Морган]

Ты веришь в Предначертанное? Нет? Как глупо. Ему, знаешь ли всё равно, думаешь ты о нём или нет. Оно всё равно наступит. Так что мой совет – верь в него. И бойся заранее.

Может быть, сумеешь сохранить присутствие духа, когда придёт время встретиться со мной.

Ты пытаешься запутать свои следы, стереть мой образ из своего сознания, заполнить мысли повседневной суетой... И, должна признать, тебе это удаётся. Рада. Аплодирую твоей изобретательности. Даже в тяжёлых зимних сумерках ты не чувствуешь моей тени за своей спиной. А ведь я всегда рядом. Я веду беспристрастный учёт всем твоим мыслям, словам, поступкам. Записываю скрипучим пером в старую, толстую книгу со страницами, пожелтевшими от времени. Ты живёшь ещё так мало, а летопись моя занимает уже не первый том. Каюсь, я слишком консервативна и ленива, всё ещё упорно живу прошлым веком, когда мои коллеги вовсю пользуются достижениями высоких технологий... Зато, когда ты спишь, я украшаю свою книгу чёрными завитушками, пышными ядовитыми цветами и эскизами лиц твоих родных и друзей.

Когда-нибудь настанет момент, и я всё это зачитаю тебе. С выражением, в лицах, чтоб ты вспомнил всё-всё, и проникся – гордостью или стыдом за свои опрометчивые поступки, несказанные слова, ненужные мысли. Вряд ли для тебя этот момент будет приятным. Ведь я и сама хотела бы многое вычеркнуть из своей книги...

Ну, не надо дрожать. В конце концов, мы не на Страшный Суд собираемся.

Просто перед смертью ты будешь обязан вспомнить всё, что хранил в памяти и от чего бежал. Все моменты твоей жизни.

И эти воспоминания будут твоей последней Вечностью.

А теперь спи. Я буду записывать твои сны, красивые, сказочные сны, которые ты снова забудешь в суете серых дней. Но только не отчаивайся и не плачь по утрам, ладно?

Обещаю, их ты вспомнишь тоже.

@темы: Зарисовка.

---

[demodok]

Эй!
Когда объявим конкурс иллюстраторова?
Таки ж пора...
Или чё, в сам-деле так и будем подменять "школу графоманов"? Пора, пора, оч. пора иметь своё лицо!

Вот вам для затравки:

Король поерзал на табуретке, придвигаясь вместе с ней к столу, выудил из горки ложек свою любимую, никелированную, подышал на нее и протёр салфеткой. Посмотрелся в ложку, как в зеркало, и улыбнулся. Он любил все чистое и блестящее, даже на обеденном столе. Особенно на обеденном столе. Но прежде чем зависнуть над тарелкой с ароматным борщом и погрузить в неё свою блестящую ложку, король строго посмотрел на принца.
Принц не любил борща, перед ним стояла мисочка со сметаной и лежало куриное крылышко со шкуркой. Этикеты ему были не писаны, и он уже кушал.
— В нашем замке появилось привидение, — сказал король. — А ты, твоё высочество, мышей не ловишь!
Принц помолчал, виновато вытирая сметану с усов, облизал пальцы и еле слышно фыркнул на принца-консорта. Принц-консорт Савский задумчиво ковырял вилкой ливерную колбасу с чесноком и был очень далеко от обеденного стола. Наверное, на заповедном озере — тягал из него окуньков на мотыля, искусно сплетённого из тончайшей телефонной проволоки браконьером Мак-Мордайном...
Привидением был я, и в замок меня провёл его высочество, а принц-консорт был ни при чём. Он знать не знал ничего, кроме своей рыбалки.
Его высочество очень любил рыбку, а принц-консорт Савский — рыбалку, но настоящей дружбы между ними не получилось. Они всё время друг на друга фыркали или друг друга не замечали...

кому не слабО проиллюстрировать?

---

Сказка с временным названием "Кошкин дом".

[Hellin.]

Первое предложение кросспощу из дневника. Ибо: "На самом деле, я знаю, уже уже достала везде и всех, простите, кому приходится видеть по десятому разу." Ну, по крайней мере пара человек, состоящие в сообществе, это точно уже видели.
Написалась сказка. Она большая. Чтобы напугать сразу: 100 с лишним вордовских страничек шрифтом Verdana 10 ) Собственно, и это, наверное, многих пугает. Читали её пока только двое посвящённых, хотя она лежит в открытом доступе. По-хорошему надо бы вычитать кому-то ещё, кроме меня, потому что я уже ляпов не замечаю, у меня мозг плавится, но об этом я тут, пожалуй, не решусь сразу просить: это слишком много времени отнимает. Просто выложу начало и очень попрошу написать, если кто-то хочет читать дальше. Мне важно. Я просто боюсь, что меня в ближайший момент переклинит и я начну всё переделывать, а... жалко, честно говоря. Даже не своих идей, а просто оно слишком много отражений в моей жизни нашло.
И, да, тэг "Без критики". Это, наверное, не до конца честно, но я боюсь.


...Лисёнок был необычным – не рыжим, не чёрно-бурым даже, а белым-белым. Когда он выбегал на солнечную поляну, то шёрстка его начинала поблёскивать на свету; это было странно – видеть его таким в середине лета, таким зимним, как будто он только что пробежался по заснеженному лесу, и его самого припорошило снежком. С утра, пока травы и цветы ещё не успели отряхнуться от росы, он первым выскакивал из норы, и капельки воды, падая на него, как будто бы замерзали...

Хелена прикрыла глаза и потянулась, как кошка. Сюжет никак не желал приходить; замерла только перед глазами эта картинка – белый лисёныш с глазками-бусинками, стоящий посреди зелёной поляны, - и всё. И кто его знает, зверушку эту лесную, куда ему взбредёт в голову бежать дальше... Может, за белой бабочкой? Тоже существо забавное, на большую живую снежинку похожее. Прямо как её ледяная фейри, разве что ростом чуть пониже.
Ледяная фейри была ничем иным, как её образом в Сети, долго, года два уже; маленькая, обладающая истинно аристократической бледностью (а чего ещё ждать от духа снега?), взъерошенными голубыми волосами, одетая в коротенькое платьице (а что, ей-то в родной стихии не холодно, а летать не мешает) и иногда машущая полупрозрачными крылышками. Явилось существо из какой-то старой-старой игры, где было эпизодическим персонажем, который вился вокруг главного героя, иногда осыпал его снегом или строил другие мелкие шалости, но, если его приручить, он мог в трудный момент вылечить почти любые повреждения, а потом исчезнуть. И жила бы фейри в игре, если бы Хелена о ней не прочитала; а раз Сеть тогда уже позволяла выбирать себе любую роль... Назвали фею Юки, и это же имя постепенно прицепилось к самой Хелене, да она и не возражала.
Юки весело улыбнулась с экрана, как будто довольная, что о ней вспомнили, и замерла в своей стандартной позе, ожидая указаний. На этот раз, однако, не дождалась: раздался звонок в дверь, и Хелена, вздрогнув от неожиданности, выскочила смотреть, что за нежданный гость к ней пожаловал.
Ребятня переминалась с ноги на ногу, стоя на пороге, - заметили, видно, растерянность в глазах хозяйки квартиры. Рамон, старший, опустил взгляд, девочки-близняшки – Юнна и Рин, которых Хелена иногда всё ещё путала, – захихикали.
- Ну, вы в дверях-то не стойте, - спохватилась Хелена и рассмеялась. – Только вы бы предупредили, что ли, я бы хоть убралась...
Рамон пропустил девочек и зашёл вслед за ними; снял ветровку, аккуратно повесил её на вешалку в маленькой прихожей. Хелена не уставала про себя восхищаться тем, какие плавные и грациозные у него движения – как у маленького графа или герцога, да и выглядел он, как настоящий аристократ: светлые волосы, как всегда, аккуратно причёсаны, рубашка, брюки – всё опрятное, как будто с иголочки, а что уж говорить о том, что без галстука его редко увидишь; и тона одежды – мягкие, пастельные, и голос его – мягкий, а глаза – тёмно-карие, смотрят по-взрослому, и не скажешь, что ему всего пятнадцать...
- Рин! Не мешай мне!
Близняшки примостились рядом и развязывали шнурки на кроссовках. Толкается и теребит сестру – это точно Рин, как же, сама за шнурок дёрнула и затянула узел так, что, если за ней не уследить, возьмёт ещё и разрежет; Юнна обиженно засопела...
- Помочь?
Рин гордо фыркнула и опять нагнулась к своим злосчастным шнуркам, однако почти сразу же, разозлившись, стянула кроссовки так, не развязывая, и встала с видом победительницы.
- Вы пока, может, в комнату проходите, а я чайник поставлю, - Хелена растерянно развела руками. – Я там игру включала, кажется...
Юнна поправила перед зеркалом золотистые локоны – вот уж с чем близняшкам повезло; впрочем, Рин это удачей не считала – сколько она говорила, что, когда вырастет, обязательно сделает стрижку, как у мальчишки, и покрасится в какой-нибудь лиловый. На этот раз, однако, от комментариев она воздержалась и просто показала сестре язык.
Хелена принялась торопливо обыскивать шкафчики в попытке найти хоть что-нибудь к чаю, однако обыск не дал даже удовлетворительных результатов; вся компания, явившись на кухню со свистком чайника, застала хозяйку квартиры в задумчивости.
- Я прямо не знаю, чем вас угостить, - честно призналась она. – Может, в магазин за чем-нибудь сладким сходим?
В ответ на это Рин хлопнула себя по лбу, пулей выскочила в коридор и тут же вернулась уже с сумкой, откуда принялась судорожно что-то вытряхивать.
- Угу, я знаю, я молодец, - фыркнула она. – Мы ж из-за этого и приехали, а я забыла. Маму тут один студент на последнем экзамене одарил кучей сладкого, она, правда, всё равно ему «три» поставила... вот, там ещё с ликёром были, я так хотела попробовать, а она не разрешила...
Хелена стала разливать чай; Рин тут же схватила чашку с нарисованными на ней двумя щенятами, ойкнула, сразу же поставила её обратно, обжёгшись, и облизала пальцы. Юнна раскрыла кулёк, который её сестра извлекла из сумки, и обнаружила там что-то бесформенное и, судя по всему, шоколадное; вздохнув, она наморщила нос и укоризненно посмотрела на Рин.
- Вообще-то, - её тоненький голосок прозвучал так строго, что Хелена не смогла сдержать смеха, - я просила тебя везти конфеты в коробке, а так они все растаяли, помялись и слиплись!
- Не нравится – сама съем, - невозмутимо отозвалась та и так быстро выхватила у Юнны злосчастный кулёк, что девочка не успела и глазом моргнуть. – Между прочим, очень вкусно!
Возражать Юнна, видимо, посчитала ниже своего достоинства, поэтому она гордо отвернулась и уселась за стол. Рин тоже задрала нос и плюхнулась на диван, прямо с чашкой в руках, отчего несколько капель тут же упали на её джинсы и футболку.
В окно светило тёплое летнее солнце, а время, казалось, шло медленно-меленно, и до вечера было далеко, а уж до сентября – вообще как до океана; дни как раз стояли долгие, и темнеть начинало только к девяти-десяти часам. А значит, можно, не спеша, наблюдать за тем, как Рин со счастливым блеском в глазах разворачивает шоколадку, как Юнна, оттопырев мизинец, медленно подносит чашку к губам, боясь обжечься, и довольно прикрывает глаза, как Рамон поправляет воротник рубашки – и не жарко же ему, да ещё и рукава длинные! – и накрывает крышечкой сахарницу, потому что остальные это сделать напрочь забыли...
- Рамон, как Антоний-то? Учится?
- Учится, - мальчик улыбнулся, - или делает вид. По крайней мере, тетрадями и учебниками у него весь стол завален, а уж читает он их или только рожицы на страничках рисует...
Хелена рассмеялась, представив себе это зрелище; Антоний, старший брат Рамона, отличался от него... ну, пожалуй, примерно так же, как Рин от Юнны. Беззаботный, смешливый, вечно что-нибудь выкинет... Кто бы мог подумать, что родственники!
- Нет, на самом деле, он хочет поступить, - произнёс Рамон, посерьёзнев и будто бы заступаясь за брата. – А вот понимает ли, что это сложнее, чем может ему казаться... Через неделю у них первый экзамен уже.
...встретиться с каждым из них взглядом, улыбнуться, в очередной раз порадоваться, что они здесь, вместе, что лето, в конце концов! Ей хотелось сочинять для них, создавать новые образы, миры, чтобы им было веселей и ярче, а дальше – вдруг кому-то ещё понравится, совсем ведь здорово будет...
Рин отправила в рот очередную конфету и вытерла руки о джинсы.
- Мы же гулять пойдём, да? – она скорее констатировала и без того понятный всем факт, чем спросила. – Я засиделась уже. И вообще я мороженого хочу. А то жарко и чай горячий.
- Пойдём, пойдём, - Хелена кивнула и встала. – Сейчас, компьютер только выключу.
Когда она вошла в комнату, то обнаружила, что экран монитора погас; пожала плечами – перегрелся, что ли? – и на всякий случай выключила компьютер ещё и из розетки.
- На качели хочу-у, - Рин мечтательно улыбнулась во весь рот, - а ещё в парк. У вас там красиво.
- Ты ж сначала мороженое хотела?
- Да ты что! Я так объелась этих конфет, что до вечера ничего не захочу!
На улице и впрямь была замечательная погода: тепло, но не душно; прямо у дверей подъезда кто-то нарисовал классики ярко-розовым мелом, а рядом – ещё несколько непонятных животных почти всех цветов радуги. Рин невозмутимо прошлась по всему этому великолепию, сама Хелена отчего-то не решилась и обошла неведомых зверушек – вот не давало что-то наступать на нарисованное чужими руками, и всё тут...
- Я тоже хочу мелки, - тут же выдала Рин, чего, собственно, и следовало ожидать. – Но это пото-ом.
Она тут же обогнала всех на пути к двору и запрыгнула на качели, да с таким восторженным визгом, что напугала копошившегося в песочнице малыша, и тот не преминул тут же разреветься в голос. Мама, сидевшая с книжкой на скамейке неподалёку, медленно и степенно встала, окинула всех пришедших испепеляющим взглядом, взяла сына за руку и увела, так и не проронив ни слова.
- Рин, ты сурова, - Юнна хихикнула. – Она, правда, тоже...
- Зря вы, - тихо возразил Рамон. – Он же правда испугался.
Хелена кивнула и начала было говорить, что вести себя и вправду стоило бы чуть поскромнее, но близняшки нашли очередной повод поспорить, и на её слова никто не обратил внимания. Она присела на скамейку и поставила сумку рядом; Юнна, успокоившись, стала разглядывать цветы на клумбе и полезла было в сумочку за фотоаппаратом, но вдруг замерла, словно необычное что-то отвлекло её.
- Юнна, ты чего там?
Хелена наклонилась к ней; девочка сорвала один цветок – так, что большая часть стебля осталась в земле вместе с широкими листьями, а в руках у неё осталась только сама чашечка. Она положила его на ладонь и принялась расправлять лепестки; от пыльцы её пальцы стали жёлтыми.
- Красивый, - произнесла она, и голос её будто бы изменился – стал ниже и жёстче. – Видишь, он не до конца расцвёл ещё, а я его уже сорвала. Хрупкий, мягкий такой. Прямо как ты.
Она резко сжала ладонь в кулак – и тут же раскрыла; на миг в её глазах мелькнуло удивление, а потом она вдруг взвизгнула, отбросила смятый цветок и стала трясти сильно рукой, как будто обожглась.
- Юнна! - Рамон осторожно взял её за плечо. – Что тебя так напугало-то?
- Ну... – она замялась и опустила глаза, краснея. – Это мне показалось просто. Я думала, у меня на руке большой жук сидит...
Хелена тряхнула головой, приходя в себя и сбрасывая оцепенение; она даже не сразу поняла, где находится, словно бы проснулась в незнакомом месте. У Юнны задёргался подбородок; Рамон попытался её успокоить, но она раздражённо отмахнулась, и, резко развернувшись к нему спиной, отошла и села на лавку в противоположном конце дворика. Одна Рин, похоже, ничего не заметила и продолжила раскачиваться на качелях.
Что, что было с её голосом?! Она могла ослышаться, не разобрать слов, но...
- Хелена, у тебя телефон звонит!
Она вздрогнула и принялась торопливо копаться в сумке в поисках мобильного; и надо ж было запихнуть его в этот дурацкий внутренний карман, да ещё и молния на нём заедает...
- Да?
- Я надеюсь, ты дома?
Голос мамы прозвучал так встревоженно, что Хелене тут же стало холодно; да и к такой постановке вопроса она не была готова, поэтому только и смогла ответить:
- Ну... почти. А что такое?
- Во всём городе электричество отключилось, непонятно, что там такое. Метро не работает, автобусы еле ходят, пробки, понятное дело, по всему городу. Ты хоть уехать никуда не успела?
- Нет... – тихо ответила она. – Но ведь совсем страшного ничего не произошло?
Рин остановила качели, подняв тучу пыли, и подбежала к ней; Юнна встала с места, но к остальным не присоединилась – видно, всё ещё дулась на что-то. Рамон молча взял Хелену за руку – как всегда, когда он чувствовал, что она волнуется.
- Да не произошло, чудная ты наша, только ты не вздумай...
Дальше Хелена уже не слушала, потому что она и без того прекрасно знала, что теперь остаётся только сидеть дома, никуда не мчаться, на свой седьмой этаж ходить пешком, а если и к вечеру электричества не будет, то можно и лечь спать пораньше, а не «как обычно». Когда она положила трубку, на неё тут же накинулись с расспросами, а услышав, в чём дело, задумались. Первой сообразила, что к чему, как обычно, Рин, и рассмеялась.
- Ну, и чего ты так испугалась? Это же весело, когда света нет. Темно, свечи можно зажечь, страшилки всякие сочинять...
- Ага, - в свою очередь рассмеялась Хелена, но быстро посерьёзнела, - свечи – это, конечно, хорошо, но как вы собираетесь домой добираться?
- Домой? А разве ты нас к себе не пригласишь переночевать?
- Рин! – тут же воскликнула Юнна. – Ты что, как тебе не стыдно напрашиваться! Да и мама нам не разрешит ни за что...
Хелена погладила Юнну по голове.
- Да ладно тебе, будто я вас выгоню! Рин вообще-то права, - сказала она. – Останетесь у меня, и волноваться не надо. Хотите, я вашим родителям сама позвоню, скажу, что приглашаю? Рамона-то, думаю, отпустят...
Мальчик кивнул; его родители знали Хелену давно – как-никак, друзья с начальной школы, и по праздникам они не раз оставались друг у друга на ночь и болтали до утра, а уж когда Антоний был с ними и начинал шутить...
- Я сама поговорю! Возьму и позвоню, сейчас! Юнна, дай телефон. Ага, – гордо протараторила Рин на одном дыхании, набрала номер и тут же перешла к решительным действиям: – Ой, мам, ты знаешь, что в городе творится?! – заорала она в трубку, да так громко, что Юнна даже отскочила. – Да вообще! Ну, да, мы бы сейчас домой и поехали, только на автобусе тут непонятно, как добираться... а уж народу... Нет, это Юнна боится, а я нет. Ну, нас Юки... Хелена то есть, к себе пригласила. Конечно, конечно! Да нет, куда там... Ой, ну ма-а-ам! Да, спасибо, хорошо... Ага, пока! Вот, - закончив разговор, она повернулась ко всем с видом победительницы и улыбнулась во весь рот. – Я же сказала.
Хелена, наблюдавшая эту сцену, наконец рассмеялась в голос, но вот Юнна вся покраснела от злости.
- Да ты... что ты несла! – взорвалась она. – Ничего я не боялась, а ты всё врёшь, ты всегда врёшь!
Она успела даже поднять руку для удара, но Рамон встал между сёстрами, и Юнна отпрянула. Хелена обняла её за плечи, чтобы хоть немного успокоить.
- Тише, тише, ты чего? Всё ведь хорошо, вас отпустили. Не плачь только.
Юнна обиженно засопела и стала ворчать на сестру, но постепенно сменила гнев на милость; Рин с совершенно невинным и невозмутимым видом развела руками и принялась щебетать что-то о сладостях, а Рамон отошёл в сторону и стал звонить домой.
- Нет, с вами всё-таки скучно, - не выдержала Рин, поняв, что её не слушают. – Раз уж мы тут надолго, может, в парк-то мы всё-таки пойдём? Он хоть и маленький, но там можно играть. И даже в прятки.
Возражать никто уже не стал; незаметно оказалось, что уже шесть часов вечера, но темнело поздно, зато жара спала. От дуновения ветерка даже стало прохладно; Рамон поёжился и надел куртку, которая до этого лежала аккуратно сложенной в его сумке.
Парк Хелена полюбила сразу, когда переехала в этот район. Там была детская площадка с небольшой каруселью, лесенками и «паутинкой», и за всем этим добром следили и пару раз перекрашивали в яркие цвета, не забывая вешать таблички с предупреждающими надписями; Рин, однако, всё равно умудрилась однажды испортить тут куртку и джинсы, хоть и не сильно расстроилась по этому поводу.
Больше всего Хелене нравилось бывать у фонтана. В центре его была статуя девушки-охотницы в короткой тунике; рука девушки лежала на голове тигрицы, а с разных сторон фонтана стояли ещё четыре фигуры, обозначая четыре стороны света: снежный барс на севере, пантера на юге, рысь-каракал на востоке и маленькая домашняя кошка на западе, причём последняя нисколько не нарушала картины и смотрелась здесь равной своим диким собратьям.
Находился парк минутах в сорока ходьбы от дома, но времени этого Хелене было не жаль; она приходила сюда одна, когда ей бывало грустно, и светлое, робкое, но радостное чувство посещало её здесь. Ей нравилось глядеть в глаза юной охотнице: обычно застывшие лица мраморных изваяний внушали ей если не страх, то опасение, но эта девушка казалась удивительно живой – порою даже чудилось, что в её глазах мелькает зеленоватый отблеск, а сама она выглядела вовсе не каменной, а нежной и хрупкой. Подопечные её тоже внушали Хелене скорее доверие, чем какие-то иные чувства; однажды она обняла за шею снежного барса – и на миг ей показалось, что он тёплый и сейчас шевельнётся; ей хотелось этого, хотелось поделиться с ним биением своего сердца, частичкой своей жизни, ведь ему, должно быть, так тоскливо постоянно здесь стоять без движения...
- А водить у нас будет Юнна, да? – Рин вприпрыжку помчалась вперёд, замерла у «паутинки», покосилась на неё, тронула пальцем и только потом облокотилась.
- Не хочу-у... Сама води! – тут же заупрямилась та, чем вызвала на лице сестры злорадную ухмылку.
- Давайте я буду, мне несложно.
Это, конечно, Рамон; говорит тихо-тихо, но при этом все его слышат. И серьёзен всегда, неважно, об игре зашла речь или о решении, от которого будет зависеть вся дальнейшая жизнь...
Только он отвернулся и начал считать, как близняшки тут же кинулись в разные стороны. Хелена замешкалась, лишь отойдя на несколько шагов. Отчего-то было тревожно от того, что надо было оставлять его здесь одного; он показался ей совсем маленьким и хрупким, как воробышек. Ей вообще-то иногда казалось, что за спиной у него есть незаметные крылья, как у ангела, которые надо прятать, чтобы никто не повредил... Великие силы, ну что за мысли, это ведь всего лишь игра и всего лишь городской парк, а не какие-нибудь дикие джунгли!
Она направилась к фонтану; охотница всё так же глядела вдаль – чуть удивлённо, но решительно. Хелена подошла к маленькой кошке и погладила её по голове; надо же, как будто вот-вот замурлычет, и мрамор будто бы на миг стал мягким, живым...
Где-то совсем рядом зашуршала трава, Хелена посмотрела вокруг, но никого не увидела. Только глядели в разные стороны дикие кошки, замерев в своих обычных позах.
Рамон заметил Хелену быстро, да она и не думала прятаться. Неожиданно для себя самой она рассмеялась и обняла его – такой странной была радость от того, что он здесь, с ней, рядом, а не стоит одинокой фигуркой у «паутинки».
- Какой же ты хороший... – шепнула она, но отчего-то сразу смутилась и спросила уже громче: - А этих двоих ещё не видел?
- Видел, как Юнна пряталась за дерево, но решил, что она расстроится, если я найду её первой, - улыбнулся он. – Ведь ты же не против?
- Да я тебя обожаю!
Хелена снова расхохоталась и слегка взъерошила ему волосы.
Они прошли немного по аллее; в кустах мелькнул золотистый локон, Рамон тут же его заметил и дал о себе знать. Куст зашевелился и как-то слишком громко ахнул, захныкал, а потом оттуда выскочило существо с листьями в волосах и на одежде, похожее на ежонка, которого разбудили среди зимы.
- Ну-у. Нечестно же! – фальцетом сказало существо.
- Юнна?
Едва услышав обращение, существо сорвалось с места, пронзительно заорав: «Сзади!», и куда-то помчалось. Ребята, как по команде, обернулись, но ничего не увидели.
- Вот зараза! – воскликнула Хелена, поняв, в чём дело. – Юнна, ага, как же...
- Я за ней не побегу, - Рамон поправил галстук. – Пусть прячется заново, раз ей хочется, Юнна всё равно уже не первой будет – так надо её... найти, что ли.
За «тем самым деревом», однако, Юнны не оказалось, зато, едва Рамон и Хелена это обнаружили, как за спиной раздалось «бу!» тоненьким голоском.
- Рин?
- Хи-хи, - очередное существо ухмыльнулось. – А вы что, Юнну ещё не нашли?
- Нет, - медленно произнёс Рамон, и уголки его губ тут же поднялись вверх. – Она сегодня молодец, обычно я её сразу замечаю... и сегодня вон там за деревом кто-то мелькнул, но я решил, что это Рин...
- Чего-чего?!
Существо, поддавшееся на уловку и оказавшееся вовсе не Рин, тут же покраснело.
- Ладно, - примирительно заключил Рамон, - осталось найти, куда у нас Рин сбежала, а то что-то все сегодня такие хитрые...
Поблизости, однако, Рин не было; все втроём прошли аллею от начала до конца, но ни за одним из кустов она тоже не скрывалась, что казалось подозрительным, потому что кому-кому, а уж ей не было свойственно терпеливо сидеть и ждать, пока её найдут.
- Ри-ин! – позвала Хелена. – Выходи уже! – ответа не было, и она обратилась к Юнне: - У неё, может, телефон с собой был?
- У нас один на двоих, - девочка нахмурилась, - и он здесь, лежит у меня в сумке. Я же его у неё забрала, когда она домой позвонила, потому что мама решила, что Рин скорее его потеряет, чем я, и велела следить.
- Замечательно... – начала было Хелена, но осеклась. – Давайте ещё поищем, куда бы она делась-то.
Рин искали по всему парку больше часа, но её все ещё нигде не было. На небе стали собираться тучи, тёмные-тёмные, как дым; в лёгком платье Хелена мёрзла, но от волнения почти не обращала на это внимания. Когда крупные капли дождя стали падать на землю, оказалось, что единственный зонтик, в отличие от телефона, остался у Рин.
- Ну, я не виновата! – Юнна развела руками. – Он тяжёлый, а она согласилась нести...
Рамон снял куртку и предложил Хелене, но она покачала головой и набросила её на плечи Юнны – девочка вся продрогла. Дождь быстро превратился в ливень, и вскоре все трое вымокли до нитки; у Хелены подол платья лип к ногам, Юнна то и дело поправляла изрядно потяжелевшие от воды джинсы и тоскливо поглядывала на белые носочки, превратившиеся в серо-бурые. По её лицу тоже текли струйки воды, и было непонятно, дождь ли это виноват или она плачет.
- Я вас домой отведу, - сказала Хелена. – Хоть высушитесь, а то простудитесь же. Рин, может, нас потеряла и сидит ждёт у подъезда, а если нет, то я сама пойду её поищу.
- Нельзя! – вдруг завизжала Юнна. – Вдруг с ней что-то случилось! Не могла она... вот так просто...
- Хорошо, - Хелена пыталась говорить спокойно. – Рамон, я дам тебе ключи, и вы с Юнной пойдёте греться. Если Рин там или вы её где-нибудь встретите по дороге – позвоните мне. Я останусь тут.
Рамон покачал головой.
- Пойдём, - он взял Хелену за руку. – Здесь Рин нет, ведь мы всё обошли, да и она не отозвалась.
Возразить было уже нечего; Хелена слушала, как Рамон успокаивает Юнну, не слова даже слушала, голос только, тихий, но уверенный, - и гнала прочь совсем безрадостные мысли. Где она, чудачка эта, ничего ведь не могло случиться, бред же какой-то...
Едва они вышли из парка, как дождь зарядил с новой силой, да ещё и проревел, как зверь, раскат грома, отчего Юнна заверещала, зажмурилась и вцепилась в локоть Рамона.
- Надо бы спрятаться... – неуверенно начала Хелена, - в грозу опасно...
Они ускорили шаг, а потом и вовсе побежали. Когда, запыхавшись, Юнна пулей влетела в ближайший магазинчик, а остальные зашли следом за ней, то от зрелища, представшего перед их глазами, все трое сначала потеряли дар речи: у прилавка с мороженым стояла Рин, от носа до ушей измазанная шоколадом, и явно счастливая как никогда.
- Рин!!!
Она обернулась и сперва растерянно оглядела всех троих, переводя взгляд с одного на другого.
- Между прочим, - гневно начала Юнна, тогда как у Хелены уже просто сил не было что-либо говорить, - мы тебя искали. По всему парку. А ты...
- Да ну, правда, что ли? – перебила Рин. – Я только хотела попить купить, бежать от вас устала. Зашла, а меня тут мороженым угостили. А потом дождь пошёл, я решила переждать...
- Это кто тебя угостить умудрился?! – не унималась Юнна, и её голос стал звонким-звонким и будто бы даже разносился эхом по полутёмному помещению. – Врёшь ты всё, как всегда!
- Да нет, не врёт она, - услышали ребята усталый голос продавца, которого и заметили-то не сразу. – У нас же электричества нет, холодильники не работают, ну вот и сказали – часть раздать, всё равно ж пропадёт... Вы, может, тоже хотите? Хотя не стоило бы, вы ж все промокли, совсем замёрзнете...
Юнна отряхнулась, как искупавшийся в пруду щенок, от неё во все стороны полетели брызги, и Рин, недовольно прищурившись, выставила вперёд ладонь, заслоняясь от них.
- Значит, вы меня искали? – задумчиво переспросила она. – Ну, вот, я здесь. Только не надо сразу душить меня в объятиях, вы же все мокрые.
- Пошли домой уже, а... – Юнна, устав от пререканий, совсем приуныла. – Холодно, и вообще... Рин, у тебя же зонтик есть, да?
Рин принялась копаться в сумке, извлекла оттуда сначала скомканный чехол от зонта, а через некоторое время и сам зонт – ярко-красный, с причудливым узором и улыбающейся рожицей.
- Угу, - заключила она, - правда, вчетвером под ним неудобно будет.
- У меня тоже зонт с собой, берите, - продавец улыбнулся. – Мне ещё смену отрабатывать, а там и дождь кончится. Завтра вернёте.
У Хелены тут же защипало глаза. Вот и нате вам, не хватало ещё разреветься из-за... из-за балбески этой маленькой, которую и упрекнуть-то язык не поворачивается, и из-за того, что незнакомый человек даёт им зонтик, который отчего-то кажется почти сокровищем...
Рин теребила в руках серебристую обёртку; Хелена заметила нарисованную на ней белую бабочку, которая будто бы махала крыльями – или это просто отблеск... Что ж, бабочка так бабочка, значит, так оно и будет там, в её сказке. Лисёнок, который погнался за беззаботной белой искоркой и убежал слишком далеко от дома...

@темы: Без критики., Отрывок.