Вбивать в поисковик рвущиеся из груди с кровью и болью фразы – высшая степень безумия или одиночества? Боюсь, что и того, и другого.
Мой взгляд неподвижен, пальцы привычно леденеют, замирают над клавиатурой, мелко дрожат. Иссохшие губы едва шевелятся, силясь произнести одну-единственную фразу, огнём пульсирующую у меня в голове.
«Не дрейфь, сестрёнка! Прорвёмся!»
Бездушная система покорно выдаёт множество страниц, я быстро перелистываю список, понимая, что это всё не то, не то.
Отрывки из чьих-то песен, дневников, случайные осколки фраз, разлетевшиеся бесполезным мусором по сети. До боли фальшивое обращение «милая/любимая сестрёнка» режет глаза. Где же уловить подлинный отблеск чувств? Где найти человека, который с безысходность шепчет фразу моими губами, сам в неё не веря?
Выключаю компьютер, выхожу в ночь.
«Кажется, дождь собирается...» - мелькает дурацкая мысль, пробегает мышкой по краю сознания, хвостиком задевает золотое яйцо сумрачного, меланхоличного настроения. Только вот разбить толстую скорлупу, тщательно наращиваемую вокруг хрупкого эго в течение вот уже трёх лет, - задача не из лёгких. И для этого нужно что-то посильнее пасмурной ночи.
Оранжевые шары фонарей отражались в мокром, покрытом тонкой корочкой льда асфальте. Звук моих шагов замирал в воздухе, искрящемся от холода, дыхание вырывалось облачком пара, сразу же превращающемся в колючие капельки изморози.
Ночь.
Поиск.
На мосту, на моём любимом месте, над полыньёй, которая не замерзает даже в самые холодные зимы, стоит человек. Он вцепился руками в перила, ссутулился, словно надеясь стать меньше, чтобы холод не вгрызался в спину и плечи, чтобы ветер не выдувал все мысли из головы, чтобы боль в душе стала чуть-чуть меньше, чуть-чуть меньше леденела и кололась острыми гранями.
Я подошла и встала рядом. Я люблю одиночество, люблю это место, крепкий ночной мороз. И я не собираюсь отсюда уходить только потому, что кто-то успел раньше меня.
- Эй, - губы сразу обжигает льдом, дыхание клубами белесого пара повисает перед лицом, медленно рассеиваясь в черноте ночи.
Неурочный путник вздрагивает, оборачивается, вскидывает на меня затравленные злые глаза. Девушка с белыми от холода и страха губами, прядка тёмных волос придавлена шапкой к высокому лбу.
- Уйди! - Голос истеричный, визгливый, детский, срывается и дрожит; озноб бьёт её, одетую не по погоде, но она пытается гордо выпрямиться. - Уходи! Убирайся! Я же сейчас прыгну!
Неторопливо подхожу к парапету, безучастно заглядываю вниз, чтобы убедиться: да, полынья всё так же темнеет провалом в никуда, и рваная кромка льда по её краям отражает лунный свет.
- Прыгай, - произношу безучастно, не глядя на юную самоубийцу. - Если не сложно, быстрее. Я хочу побыть одна.
Она злобно зыркнула на меня и отвернулась, гордо выпрямив спину. Впрочем, через пару секунд снова сжалась, стараясь согреться. Я стояла рядом, не обращая внимания на неё – несостоявшаяся самоубийца вела себя тихо, не раздражала меня, не заглушала мои голоса.
«Не дрейфь, сестрёнка! Прорвёмся!»
Я привыкла к ним, да. Они больше не раздражают меня – просто выкрикивают несуразицы, просто диктуют странные письма в никуда, просто пытаются дозваться своих любимых сквозь пропасть смерти. Я всего лишь проводник с огрызком собственной воли, всего лишь сломанная (в трёх местах) личность.
Смотрю на огни автострады, отражающиеся в заледеневшем канале, но вижу зимний лес, пустой и мёртвый. Вижу пересыхающее русло реки, бесплодную пустыню. Я почти сплю наяву. Уже третий год подряд.
И мне это нравится.
Мне нравится ощущать себя марионеткой, выполняющей волю умерших. Мне нравится разыскивать тех, кому предназначены их последние мысли – ведь если передам по назначению какую-то фигню, которую и сама не понимаю, то одним кукловодом в моей голове станет меньше. Наверное, когда-нибудь я избавлюсь от всех недоумерших. Во всяком случае, надеюсь на это.
...А ещё больше я надеюсь, что однажды в моей голове раздадутся голоса тех, кто однажды сломал меня своей смертью. И мне не придётся никому ничего передавать – ведь их адресатом буду я.
- Когда-нибудь... - слова вырываются паром изо рта, колючей изморосью оседают на тонких губах.
Я не умею плакать.
Как жаль.
- ... все мы умрём...
- Что?
Совсем забыла, что я не одна.
- Когда-нибудь мы все умрём, - с ожесточением повторяет девушка, не поворачиваясь ко мне.
- А кто-то даже в муках, - безучастно бросаю я. Странное очарование ночью и морозом, когда перед глазами встают огненными иероглифами чужие мысли, а неизвестная музыка звучит прямо в сердце, бесследно прошло.
Поиск закончился?
Не верю.
Без голосов слишком пусто.
Я не хочу быть одна.
А ведь сначала я их ненавидела. Проклинала. Пила таблетки, ходила на собеседования ко всяким шизологам... Однажды заявилась даже к какому-то спритисту, надеялась, что хоть он мне что-то объяснит.
Нет.
«Ах, я вижу вашу скорбь, вижу тьму в вашей душе. Вы никак не можете отпустить мёртвого, и его злоба душит вас! Но за умеренную плату я могу передать на тот свет вашему возлюбленному ваши слова... Ах, поверьте, это вам поможет...»
Не помогло.
Зато я стала помогать другим. Находила людей – в реале или в сети, передавала им слова умерших. Якобы, была их знакомой, разговаривала с ними незадолго до смерти. Не знаю, почему, но они верили. Верили всему. Я могла бы им врать, могла бы использовать их боль и тоску – но мне было тошно от одной мысли об этом…
С некоторыми я до сих пор общаюсь. Некоторых забываю сразу же.
Но я никогда не забываю голоса, однажды прозвучавшие в моей голове. Я никогда не забываю слова, вырвавшиеся из моего горла по чужой воле.
Я не сопротивляюсь. Меня уже сломали трижды – и больше я не хочу боли.
Однажды решилась пройти курс лечения в психушке, чтобы избавиться от глюков раз и навсегда, стать совершенно обычной, как все. И только у дверей поняла, что не смогу расстаться с голосами умерших.
Потому что однажды я могу услышать голоса своих мёртвых.
В глазах предательски щипет, когда вспоминаю о них, но я не плачу. С тех пор – никогда. Не смотрите, что ресницы смерзлись, а глаза подозрительно блестят! Не смотрите! Это всё от мороза, да.
Настроение было испорчено. Ночь и поиск – тоже. Ладно. Продолжу в следующий раз.
Я уже отвернулась, когда услышала подозрительный шорох за спиной.
Самоубийца всё-таки решила стать состоявшейся и теперь балансировала на перилах.
- Долго же ты решалась, - презрительно обронила я, не подходя к ней.
- Ты не будешь меня останавливать? – в голосе её звучит такое удивление, что я начинаю смеяться. Губы болят от мороза.
- Зачем? Почему я должна переживать из-за какой-то дуры, не умеющий решать свои проблемы другими методами?
- Да что ты понимаешь! – возмущённо крикнула она и спрыгнула. На землю, разумеется.
Она подбежала ко мне, схватила за рукав куртки и, впившись злым колючим взглядом в лицо, начала выплёвывать слова, как комки крови:
- Да что ты понимаешь?! Что ты знаешь о боли, стерва? Что ты вообще знаешь?! У меня брат умер, слышишь! Единственный родной человек! Единственный, понимаешь? Я жить без него не могу и не хочу, потому что без него и мира нет! Нет, понимаешь?! А если я сейчас умру, то смогу его встретить снова! Он ждёт меня, он сказал! Я слышала! Слышала…
Её лицо жалко кривится, как в истерике, но небольшие тёмные глаза остаются злыми и сухими. Захотелось ударить её по лицу, издевательски обронить «А что ж тогда надеялась, что я тебя отговаривать буду? Неужели у самой смелости не хватало?!» Но вместо злых, пропитанных моей болью и желчью слов, из горла пряной горечью рвутся другие – спокойные, чуть насмешливые, добрые.
- Не дрейфь, сестрёнка, прорвёмся! – на языке остался металлический вкус крови, в момент охрипший голос был неотличим от мужского. Холодный ветер безжалостно резал кожу ледяными лезвиями, предательски слезились глаза, одеревенели губы.
Девушка замерла на полукрике, пристально вглядываясь в моё лицо. Я жалко искривила губы, пытаясь изобразить подобие улыбки, аккуратно отцепила её пальцы от рукава, но уйти не успела. Она бросилась мне на шею, тихо и беспомощно всхлипывая. Её трясло, словно от перенапряжения, тонкие пальцы даже сквозь толстую куртку и свитер больно впивались в плечи.
Чёрт.
Кажется, это называется тихая истерика.
А может – громкая.
Не знаю.
Как же её успокоить?!
Я гладила её по спине и шептала какие-то глупые слова.
Не мои. Чужие голоса уважительно молчали, позволяя одному из них вести сольную партию.
«Не дрейфь, сестрёнка. Прорвёмся!»
Массивная чёрная плита с витыми буковками. Сиротливые букетики, покрытые инеем и перевязанные пафосными чёрными ленточками. Промёрзшая земля. Ветер.
Всё это – ничто по сравнению с тем, что творится у меня на душе.
Я впервые сюда пришла за три года после их смерти. Впервые набралась смелости посмотреть в глаза своей совести.
Наверное, за это надо благодарить Альку – она не отходит от меня с тех пор, как я сказала-выплюнула слова души её брата. Она верит – он ещё вспомнит о ней и скажет через меня ещё что-то тёплое, поддерживающее. Не разочаровываю её. А вдруг?
Робко, неуверенно опускаю на землю высушенную розу, пальцы непроизвольно задерживаются на земле, царапают промёрзшую твердь.
Отчим. (Как я тебя ненавижу!)
Мама. (Как ты посмела умереть, пока жива я?!)
Брат (Солнце моё…)
Я по-прежнему жду, когда в хоре мёртвых голосов зазвучат и ваши. Я надеюсь ещё поговорить с вами, сказать всё, что так и не успела при жизни.
Попросить у вас прощения.
Сказать, как я вас люблю.
Пожалуйста, помните – я жду вас.
А пока продолжаю говорить с миром на разные голоса.
@темы: Рассказ.
-
-
07.03.2010 в 22:14-
-
07.03.2010 в 22:18-
-
07.03.2010 в 23:48-
-
07.03.2010 в 23:50-
-
08.03.2010 в 11:04Главная линия - поиск "сестренки".
Побочные - это отблески прошлого, размышления, и все такое прочее.
-
-
16.03.2010 в 13:11Правда, действительно больше похоже на черновой вариант. Причесать бы...
-
-
20.03.2010 в 14:19