[tvarenia]

Я безумно хочу иллюстраций) Ну и критики тоже)

Триптих.
Не смею прикоснуться.
I.

Мне всегда казалось, что тигру, (который мечется по клетке), не хватает рук, чтобы бить ими о прутья, чтобы с силой сжимать кулаки (чтобы нервно хрустеть пальцами); не хватает ног, чтобы пинать все, что попадается (чтобы разрывать ногтями лодыжки), чтобы в ярости падать на колени. Зато у тигров есть хвост (чтобы бешено мотать им из стороны в сторону), есть зубы и когти, чтобы разрывать любого, кто приближается. (Тигры умеют рычать).
А я вновь бегаю по квартире (крушу то, что еще осталось целым), бесконечно натыкаюсь на косяки, двери, стены. Потом, совсем уставшая (с ссадинами на руках и ногах, с жуткой головной болью и застывшими слезами), ложусь и снова долго не могу уснуть.
Я не могу найти себе места (мечусь по квартире, теряюсь в пространстве) начинаю что-то делать, но сбиваюсь, перестаю (бросаю). И совсем-совсем не думаю.
Когда я скидываю с полки очередную книгу, я рычу (рычу почти как тигр) - Ненавижу.
Когда ты возвращаешься, я запираюсь в своей комнате, но не могу (просто не могу) там усидеть (слишком маленькая клетка), и я хожу кругами и квадратами, вожу пальцами по стене (слежу, как далеко протянется красная полоска из раны на пальце), я сижу у двери (надеюсь, ты так же сидишь с другой стороны) и почти не дышу (думаю, задерживаешь ли ты дыхание).
Через несколько часов я выхожу из комнаты и вижу тебя (на полу у двери), ты спишь (совсем беззащитный), я стою над тобой (О, Господи, за что?). И знаешь, в эти моменты я так тебя люблю. Больше (сильнее), чем сможет полюбить любой тигр.
А еще знаешь, (когда ты такой), я просто не могу (не смею) к тебе прикоснуться.

II.

- Папа, - кричит девочка испуганным голосом. – Папа! Папа, подожди!
Пожилой мужчина быстро оглядывается, и девочка подбегает к нему и хватает за руку:
- Не надо ходить так быстро, я же не умею так ходить, я же еще маленькая. Я боялась, что ты потеряешься.
Мужчина грустно улыбается, сжимает маленькую ладонь, и они вместе пробираются к столику. Усевшись, малышка, важно листает меню, рассматривает понравившиеся картинки, сжимает губы и, наконец, сообщает, для уверенности пробормотав название про себя:
- Клубничный айсберг.
Мужчина кивает, встает и уходит заказывать. Девочка с интересом оглядывается, рассматривает других посетителей и улыбается. Мужчина возвращается и ставит на стол прозрачную тарелку, на которой – в форме огромного сердца – лежит мороженое, покрытое клубникой и клубничным джемом.
Мужчина устало присаживается, проводит платком по лбу, сжимает руки и улыбается девочке:
- Налетай.
Она внимательно оглядывает тарелку, смотрит на отца, видит его уставшие, с лопнувшими капиллярами, глаза, видит испарину на лбу, видит красивые, подрагивающие руки, видит все – но не понимает пока, что это значит; девочка улыбается ему и кладет ложку на стол:
- Папа, - шепчет она. – Папа, оно такое красивое. Я просто не могу к нему прикоснуться.
Мужчина удивленно поднимает глаза и улыбается. Улыбается по-настоящему хорошо:
- Может, попробуем вместе?

III.

Мы стоим совсем близко, и я так хочу обнять его, прижаться, поцеловать, забыть с ним обо всем. Но я отпрыгиваю, когда он тянется ко мне:
- Знаешь, когда я вижу твои руки здесь, рядом с лицом, совсем близко, – перехожу на шепот. – Я вспоминаю, что ты делаешь этими руками, что именно ты можешь сделать – а они так близко – и я так тебя хочу – но – пойми, пойми, пойми – я просто не могу к тебе прикоснуться.
Я хочу писать музыку в такие моменты, когда мы стоим рядом, и у нас все может получиться, но не получается, потому что я недостаточно уверена в себе, потому что я не могу передать полутона, потому что он резко дергается и не понимает – черт! – не понимает, что я говорю это все только потому, что люблю, безумно, по-настоящему – значит, честно – и я привыкну ко всему, даже если лишусь с этим разума, даже если умру – я хочу быть честной – ох, какое длинное предложение – а он не может мне ответить, потому что не любит, когда ему делают больно, а я причиняю ему боль, и он вот-вот отвернется и выйдет, и я это понимаю.
Мне хочется писать музыку в такие моменты – потому что музыка помогает, музыка точнее и честнее, но я не умею, совершенно не умею писать музыку, поэтому он отворачивается, а я резко, некрасивым, высоким голосом кричу:
- Я люблю тебя, – постой, постой, постой, не молчи, черт, мы должны делать хоть что-нибудь. – Он задерживается, а я – только в книгах – только в серьезных романах так получается – голос должен набрать силу и уверенность, но не набирает – но я пытаюсь – молодец – и он слушает. - Люблю тебя, ты все, ну не уходи, пожалуйста, я так тебя люблю, я просто хотела, чтобы ты знал правду, потому что мне сейчас очень тяжело, но я научусь, ведь я тебя люблю, честно, ты только не уходи. Я просто хочу быть с тобой.
И он должен ответить – я люблю тебя – или – я останусь, не бойся – но так не бывает, я знаю, так не бывает – и он спросит – Зачем? – если бы я писала музыку, он бы не спрашивал, мы бы просто были вместе, и к черту все эти фобии с руками, и его больные нервы, и мой страх, что он уйдет.
И он отвечает:
- О, Господи, - шепотом – я люблю тебя.

Конец.