Полутемный закуток в неизученной системе, вечно делаю не то, не тогда, не там, не с теми (с)
Глава 1Глава 1
Нельзя сказать, что ноги совсем не слушались, но команды они выполняли как-то вяло и неохотно. Тело казалось забитым ватой. В вате тяжело копалось сердце. Клочья ваты раздражали мозг. Его вообще все раздражало: мартовский вечер, чуть схваченная морозцем грязь под ногами... самая необходимость куда-то идти.
Лина шла в гости.
Серебристая корочка инея хрустела при каждом шаге, и жирная земля ленивыми червями выползала из-под подошв. Не вся. Изрядная ее часть оставалась на подошвах.
«Вот ведь зараза, - думала сквозь вату Лина. – Надо будет сразу сапоги обтереть, а лучше вымыть. Женькина мама лицо фигой сделает... Нет, лучше так в уголок суну. Лицо Женькина мама все равно сделает, только пусть уже потом, когда следы найдет. Вот ведь зараза, откуда только берется?..»
Вата застилала горизонт, и клочковатые мысли скользили по кольцу. Вымыть... поставить... вытереть... зараза...
А того, кто придумал физкультуру на пятую ленту ставить, нужно показательно казнить. Или заставить починить душевые. Потная после бега спина (и не только спина) взялась липкой пленкой. Хваленый шариковый дезик почти не спасал. Не обмазываться же им с ног до головы, в самом деле. А физручке-то что: запустила второй курс кругами бегать, как кобыл в манеж, и вся недолга. Стоит, садюга жирная, только покрикивает. Ну как, объясните, пожалуйста, как особа с весом за центнер, с во-от такенным рыхлым пузом, которое не затмевают даже вислый бюст и страшный зад, может преподать физическую культуру?! Заслуженная двести лет назад тяжелоатлетка. У нее одышка, очки с линзами пальца в три толщиной...
И дома горячей воды нет, и до Пасхи не будет. А Пасха в этом году поздняя. Лина пошевелила лопатками. Липко. В ушах слабо тукает кровь. Тошно. Никуда не хочется. Ни в гости, ни домой. Но уж лучше домой: там не надо веселиться. Но, с другой стороны, там нужно убедить маму, что все в порядке, не надо к врачу, просто не хочется. Депрессия? Возможно, но не более того. Ах, ее лечить надо?.. Таблетки, уколы, укрепляющая терапия? Прибитая к лицу навсегда улыбка? Психотропное в навесном шкафчике в ванной? Рядом с аспирином и порошками от поноса. Отлично, мама.
Лина тряхнула головой. Все-таки лучше в гости.
Тем более, цель близка – желто-розовые коробки многоэтажек жилого массива. Еще немного, и Балка закончится. Лина шла по самому ее краю. Шаг в сторону – уже спуск. Там, ниже по спуску, широкие плоские хатки цепко держатся за земляной склон. Время от времени пласты глины и чернозема сползают вниз, но приземистые постройки благополучно сползают вместе с ними. Из-за этого в Балке регулярно чинят канализацию. Черт знает, каким земледелием можно заниматься в таких условиях, но каждую весну местные жители с граблями, лопатами и сапками ползали по глинистому склону, срывая токую кожу с многострадального тела Балки. Но сейчас еще не время. Только март. Разве что на подоконниках, между тюлевыми гардинами и оконными стеклами, уже зеленеет неизбежная как старость помидорная рассада.
Лина невольно засмотрелась вниз, на бледно-желтые бумажные прямоугольники окон, которые слабо светились в ранних молочных сумерках. Вдруг она испугалась. Бросила быстрый взгляд на часы – так и есть. Пятнадцать минут ухнули в Балку. Лина не заметила, как остановилась, но результат налицо: четверть часа украдено невесть кем. Бывало, конечно, и хуже. Гораздо, гораздо хуже. Но даже это – тревожный звоночек. Так. Без паники. Руки в ноги – и бегом в гости! С перепугу Лине показалось, что в грудном отделе позвоночника что-то зашуршало и завозилось, но это быстро прошло. Лина выдернула нижние конечности из грязи и заставила их двигаться по маршруту.
***
- ...Вообще-то такое встречается крайне редко.
На землистом лице немолодой женщины неприятно шевелились выкрашенные бледно-розовой помадой губы.
- Если честно, - продолжила она, - в моей практике – впервые. И мои коллеги тоже не могут вспомнить ни одного такого случая.
Они сидели вдвоем в маленьком кабинете. Врач и пациентка. Усталая женщина с плохим цветом лица и Лина. Лине четырнадцать лет, она толстая и неуклюжая, как плюшевый медвежонок.
- По всем правилам я должна тебя ободрить и позитивно настроить, - сказала врач.
Под глазами у нее темнели круги. Судя по всему, она пыталась замазать их тональным кремом, но что-то не заладилось, и синяки после замазывания только самодовольно залоснились.
Лина внимательно слушала и внимательно смотрела. Так было легче.
- Вы не хотите меня поддержать и утешить? – спросила девочка, чтобы не молчать.
- Нет, - покачала головой ее собеседница. – Не хочу. Ты никогда не будешь абсолютно нормальной. Нет, не так. Просто нормы большинства людей тебя больше не касаются. Это ни хорошо, ни плохо, просто тебе надо все время об этом помнить.
Лина улыбнулась, чувствуя, как резиново растягивается рот. Она помнит, очень даже хорошо помнит.
- Я могу дать только несколько советов, - повела дальше женщина, осторожно растирая правый висок. От этого уголок глаза ритмично двигался вверх-вниз, вверх-вниз, будто врачиха подавала какие-то сигналы невидимому сообщнику. – Заведи себе надежные часы, пусть родители не пожалеют денег, но чтоб с гарантией. А ты всегда следи за циферблатом. Пошла в магазин – засекла время, в ванную – засекла, в... ты поняла. Тебе может показаться, что ты задумалась всего на секунду, а на самом деле пройдет час, два, три. Всегда держи левый глаз на циферблате, если, конечно, хочешь оставаться здесь, на поверхности. Потом, не оставляй себе свободного времени. Запишись на кружки какие-нибудь, ходи в гости, только не сиди бесцельно. Смотри поменьше сериалов и передач, которые идут регулярно, периодично. Доказано, что многие аутики уходят в... себя именно при ожидании любимой передачи. Скажем так, включают ее чуть раньше. Еще, Линочка, я вижу, что ты цепляешься за детали. Не красней, это многим помогает, я даже рекомендую кое-каким своим пациентам внимательно смотреть вокруг, примечать и запоминать подробности. Но ты не увлекайся, может привести к нежелательным последствиям.
Лина уставилась в пол. Психиатр улыбнулась:
- Ну, девочка, выше нос. Твой случай не худший. Ведь теперь все зависит только от тебя, а могло бы и не зависеть.
- Это вы о даунах, Инна Николаевна? – не без ехидства поинтересовалась Лиина.
- И о них тоже, - кивнула врач. – Лишнюю хромосому сколько ни убеждай, что ее нету, едва ли поможет. Кстати, об убеждении. Ты говорила, что уходишь в какую-то дверцу…
(да, маленькая дверка с резным узором по косяку)
… некоторые падают в пропасть, кое-кто уходит в пещеру, если, конечно, вообще осознает момент перехода. Неважно. Сейчас твоя задача – завалить эту дверцу всяким хламом, сиюминутными заботами. Собаку заведи, чтобы все время у тебя в голове мигал огонечек: ты кому-то нужнее всех на свете, для кого-то тебя никто не заменит. Потом, когда ты станешь матерью, эта скороспелая баррикада сменится железобетонной стеной. Но и тут расслабляться не стоит, дверца останется на своем месте. До нее будет трудно или даже невозможно добраться, но она никуда не денется. И если тебе невыносимо захочется в нее войти…
- Не захочется, - перебила ее Лина. – Никогда не захочется.
- Так вот, - невозмутимо вернулась к теме Инна Николаевна, - если тебе невыносимо туда захочется, приходи ко мне. Не глотай, ради Бога, никаких таблеток, просто приходи поговорить.
- Спасибо, - сказала девочка, похожая на плюшевого медвежонка.- Я не приду. Куклы замолчали. Мне больше не захочется. Никогда не захочется.
С того дня, как замолчали куклы, прошло шесть лет. Дверца надежно заросла пылью, мохом и паутиной. Часто Лина даже забывала о ее существовании. Шесть лет назад ей купили часы за чертову кучу денег и самого жизнерадостного бело-рыжего котенка за пятак. К часам мама извлекла из закромов серебряный с чернью бабкин браслет, а котенок был уже укомплектован лапками, ушками, усиками и прочим, что полагается порядочному коту.
Да что часы, что котенок! Ей бы и бегемота завели, выскажи Лина такое желание. Ведь ее не было дома целых семь месяцев и два дня!
То есть, конечно, физически она никуда не девалась. Лежала в своей комнате, если кормили – ела, если усаживали – сидела. Иногда вставала, брала что-нибудь в руки. Изредка рисовала синим фломастером на обоях волны и загогулины. Другие цвета почему-то не жаловала.
Участковая докторица, когда ей показали ЭТО, заметалась всполоханной курицей, но направление выдала правильное.
Инна Николаевна (а направление было именно к ней), выслушала сбивчивый мамин лепет и спокойно согласилась приехать на дом. Приехала. Посмотрела в оловянные Линины глаза.
Мама стояла тут же, зачем-то с ошпаренной чайной ложечкой наготове. По тому, как обозначилась черная стрелка морщины на переносице врача, прочла приговор.
Инна Николаевна предложила забрать Лину в стационар для интенсивной терапии. Мама не отдала. Очки Инны Николаевны блеснули одобрительно. С тех пор она приходила наблюдать свою пациентку не реже двух раз в месяц. Просто так, бесплатно.
Лина ничего об этом не знала. Она была очень далеко. Или не очень. По-всякому. Иногда она подходила так близко, что видела окружающее, но как бы через толстую линзу. Мама, папа, брат Димка проплывали мимо причудливыми мутными пузырями, которые лопались где-то вне поля зрения.
Сейчас, столько лет спустя, она почти ничего не помнила о том своем состоянии. Просто время и весь мир впридачу раскололись на ДО и ПОСЛЕ. А между ДО и ПОСЛЕ остался лишь туманный след необычайной, яркой и насыщенной жизни. Только в конце этого нездешнего бытия случилось что-то очень плохое и страшное, что выбило Лину в реальность, где жили папа, мама и брат Димка. Часто она думала о том, что это плохое и страшное – просто смерть. Что она умерла там, внутри себя, и это событие не позволило ей остаться за маленькой дверцей навсегда.
Лина с вялым удивлением отмечала перемены. ПОСЛЕ мама оказалась седой. Правда, скоро она приспособилась красить волосы, и даже вошла во вкус, пробуя разные цвета и оттенки.
ПОСЛЕ куда-то исчезла из жизни семьи тете Люба, хорошая мамина подруга. Через несколько месяцев Лина все-таки вытянула из отца историю ее исчезновения. Все случилось быстро: тетя Люба посоветовала маме отдать Лину в больницу. «Подумай о сыне», - сказала тетя Люба. «Я подумаю», - ответила ей мама, окаменев лицом. Рассудительную советчицу больше за порог не пускали. «Ерунда по большому счету, - добавил папа. – Не молотком ведь, а могла бы. Не бери в голову».
ПОСЛЕ… ПОСЛЕ все было совсем не так как ДО. В душе зияла дыра, куклы молчали, и каждый день был как предатель.
***
Оказывается, грязь бывает узорчатой. Очень изящный барельеф в серых иглах инея. Лина невольно залюбовалась причудливой росписью.
Стоп. Как же можно в сумерки, да с ее зрением, разглядеть такие детали?! Через секунду она поняла – как.
- Я лежу в грязи, - четко и внятно произнесла Лина.
И заплакала.
Попыталась посмотреть на часы, но только напрочь замазала циферблат. Чуть в стороне нашлись очки, хорошо хоть целые. Всхлипывая, поднялась на ноги. Холодные липкие комки жирной грязи неравномерно украшали куртку, джинсы… Чуть подмерзшая твердая грязевая корочка быстро таяла на руках.
Нда. В таком виде не то что в гости, а и в хлев нельзя: поросята икать будут.
Но с другой стороны, нет худа без добра. Можно вернуться домой и сказать чистую правду: поскользнулась, шлепнулась, вернулась. А всякие мелкие внутренние переживания можно при рассказе опустить. Да, так и надо сделать.
Настроение слегка улучшилось. Еще немного, и можно даже порадоваться своему падению. Ха-ха. Лина изо всех сил заталкивала страх за показную иронию. Не думать сейчас о потере контроля. Позже, дома, в своей комнате. Задернуть шторы и тогда можно. Не сейчас, только не сейчас. И так люди странно косятся.
Лина поежилась. Мимо как раз проходило большое семейство, увешанное детьми и сумками.
- А почему тетя такая глязная? – оглушительно спросило чадо в малиновом (даже в сумерках этот едкий цвет был хорошо различим) комбинезончике. Многочисленные родственницы суетливо и неискренне принялись урезонивать малыша, но Лине хватило.
Она развернулась и огромными скачками понеслась вниз, в Балку, подальше от любопытных глаз и подальше от цивилизации.
***
Цивилизацией в Балке не пахло.
Пахло сырой землей, гречневой кашей и жареным луком, пахло собачьей шерстью и помойкой. Как пятьдесят, и сто, и двести лет назад. От грязной Линки никто и не думал шарахаться, взгляды окружающих были благодушны и полны сочувствия. На вопрос, как лучше пройти к остановке, не выходя на трассу, опрятный мужичок приветливо заулыбался и объяснил, что идти надо прямо, а потом направо, но первый поворот надо пропустить, а свернуть на втором. Даже план нарисовал на пустой сигаретной пачке. Как выяснилось, идти ей предстояло по улице Бронетанковой.
Лина почувствовала себя увереннее. В конце концов, что ни делается, все к лучшему. Черная с белыми пятнами собака выскочила навстречу ей из переулка, но не гавкнула, а только растянула пасть в дружелюбном приветствии.
- Бака, - сказала Лина, пытаясь старым, еще детским словом выразить, что эта встреча ей тоже приятна. – Хорошая бака, умная.
Псина пару раз вильнула лохматым хвостом и растаяла в густеющих сумерках.
Лина чувствовала, как потихоньку высыхает грязь на ладонях и осыпается легкими, шелковистыми на ощупь крошками. При потирании пальца о палец раздавался еле слышный шорох.
Вот и второй поворот. Но через двести метров Лина уперлась в тупик. Улочка оборвалась небольшой, почти круглой площадкой. В центре площадки застенчиво чернел фонарь. Он не работал. Оборванные провода свисали тропическими лианами. На одном из проводов-лиан болтался выцветший лоскут грязной ткани, вызывая ассоциации с тропическим же растением – росянкой.
Лина почему-то испугалась, хотя объективных причин для страха не было. Ну, подумаешь, вечер сыграл с близорукой девушкой неудачную шутку. Не туда повернула или не увидела прохода. Ерунда. Но Лина развернулась и побежала обратно. Однако улица, на которую она вышла, оказалась незнакомой.
Лина заметалась. И, хотя ей почти удалось очистить очки, толку от них не было никакого: вечер наливался чернильной тьмой. Фонари только-только начали разгораться, и их красноватый, бесполезный свет только усугублял потерю ориентации.
- Я просто пропустила поворот, - дрожащим пискливым голоском произнесла Лина. – Только половина шестого, я просто пропустила этот сраный второй поворот…
Вкруг что-то неуловимо изменилось. Лина беспомощно топталась на месте, пытаясь определить направление, но везде было одинаково темно, пусто и тихо. Ни людей, ни собак. Воздух утратил движение и запахи. Тишина оглушала.
И вдруг справа вспыхнул свет.
Лина со вздохом – почти стоном – облегчения побежала на это зыбкое свечение.
…И опять где-то ошиблась. Не было тут этого забора, совсем не было. И деда не было. Разве ж можно такое не заметить?!
В глицериновых разводах света забор и дед приобретали фантасмагорические формы и цвета. Перепуганной девушке казалось, что спецэффекты тут ни при чем, а старик и вправду синий, и на мертвеца похож. А забор вообще… черепа на кольях улыбались приветливо и доброжелательно. Не с их ли обладателями довелось Лине раскланиваться получасом раньше?!
Лина шарахнулась, как облитая кошка. Ей мучительно хотелось извиняться неведомо перед кем и неизвестно за что. Но дед страшно молчал, а забор страшно скрипел, хотя скрипеть могли и зубы у черепов. Лине было решительно все равно.
Оставляя за спиной этот кошмар, она бежала к свету, а свет был мокрым и сползал по щекам солеными ленточками.
Фонарь в центре почти круглой площадки источал густой поток ярко-желтых тяжелых даже на вид лучей, и в этом прозрачном меду по-прежнему колыхались оборванные стебли кабелей и мерещилось что-то уж вовсе несусветное: темный силуэт женщины в прямого покроя платье до пят и в огромной шляпе.
Лица не разобрать в тени широченных полей творения Сумасшедшего Шляпника.
«Зачем же такая шляпа на улице Бронетанковой?», - смятенно думала Лина, упорно цепляясь рассудком за детали. Но старый прием, похоже, больше не работал.
И туту видение заговорило:
- Не бойся, Лина, - приятный, чуть сладковатый голос обволакивал сознание. – С тобой не случится ничего плохого. Все будет только так, как ты хочешь!
- Я хочу домой, - обреченно прошептала девушка, размазывая слезы по лицу. Она уже поняла.
- Конечно, - шляпа колыхнулась. – Добро пожаловать домой.
Силуэт отступил во тьму, а на его месте сгустилась маленькая дверца с резным узором по косяку.
И дверца открывалась. Очень медленно. Ржавые, но еще крепкие петли натужно подвывали, из расширяющейся щели сыпались клоки паутины, сухой мох и прочая пакость.
- Мама будет волноваться, - успела сказать Лина, переступая стертый порожек.
Глава 2Глава 2
Кличку Каменный Гость Юра Подгайко получил не зря. Даже родная мамочка считала его непрошибаемым занудой. В школе его боялись учителя. Учитель физики, по крайней мере, боялся точно. Несчастного этого Карла Петровича Юрик своим плешепроедством довел до предынфарктного состояния.
Не удовлетворив свое любопытство в области таких мировых проблем, как теория единого поля и тепловая смерть Вселенной в школе, Подгайко поступил на физмат. Вот там-то он кличку и заработал. В первый раз героем знаменитой трагедии его обозвал престарелый доцент Кудрин с кафедры теоретической механики. Теормех Юра даже любил, но в силу студенческого гонора называл физическим санскритом и мумифицированным разделом науки. Причем, что характерно, в присутствии преподавателей. Не исключено, что именно поэтому в один прекрасный день, когда Юра слегка опоздал на семинар (единственный случай опоздания за все время учебы), престарелый доцент Кудрин, выставив вперед все свои четыре зуба, изрек с пафосом:
- Явился он, наш Каменный Гость, вершить свой правый суд! Или левый, это не имеет значения.
Одногруппники дружно заржали, но даже тогда прозвище не прижилось.
А вспомнили о нем уже на третьем курсе.
Праздновали «горку». Юра, как всегда, пил и ел молча, почти не принимая участия в шумной щенячьей возне приятелей. В тот вечер один из участников попойки привел девушку по имени Рита. Хорошенькая, похожая на цыганочку, она оживленно чирикала, дергала за рукав своего кавалера, стреляла яркими черными глазами… Одним словом, всячески демонстрировала хорошее настроение. Кавалер же делал все, чтобы это настроение испортить. И у него, в конце концов, получилось. Рита скисла. Остаток вечера она просидела нахохлившись и не реагировала на окружающих. Еще позже выяснилось, что кавалер чрезвычайно занят и проводить не сможет. Вот тут встал Юра, молча подошел к недостойному, молча же дал в морду, взял оторопевшую девушку за руку и повел провожать. Оставшуюся после их ухода гробовую тишину нарушало только хлюпанье разбитого носа и гулкие Юрины шаги. Каменный Гость сделал свое дело.
Рита, конечно, была далека от того, чтобы вот так просто вешаться на шею полузнакомому забияке. Тем более, что тот оказался невероятно занудлив. Его стерильные рубашки и строгий серый костюм навевали воспоминания о чем-то полузабытом, почему-то из недр родовой памяти выплывало полузабытое слово «партком». Речь Юрина была правильна до оскомины. Если он по каким-то непредсказуемым причинам решал рассказать анекдот, слушатели тяжко страдали в ожидании трижды объясненной развязки. И уклониться невозможно: Гость и через год доводил недожеванную историю до конца, причем именно с того места, где прервался в прошлый раз. Даже самые отчаянные физматовцы с направления «прикладная гидродинамика» не помышляли о том, чтобы не вернуть Юрику конспект. Но, справедливости ради надо сказать, что о взятых у него в долг деньгах Гость никогда не напоминал. И страшно удивлялся, если возвращали.
Единственный настоящий Юрин друг Вова всегда говорил, что с Подгайко лучше всего общаться молча.
Рита молчать не любила. Но сразу погнать добровольца-защитника не хватило духу, совестно и вообще. А потом стало поздно. Окончательно и бесповоротно. Юра оказался как-то везде. Он встречал ее после занятий, сидел на ступеньках ее дома, звонил каждый день да по нескольку раз. Его гнали. Сначала намеками, потом и прямым текстом. В порыве отчаянья Рита даже попросила сокурсника – разрядника по вольной борьбе – провести разъяснительную работу с настырным ухажером. На следующий день разрядник появился на занятиях с фонарем под глазом и с явственными признаками абстинентного синдрома.
- Клевый парень, чё те надо, не пойму, - пожал он плечами в ответ на робкий вопрос «ну как?».
И Рита сдалась. Она еще вяло огрызалась, топорщила надкрылья и взрыкивала. Но это уже были действия чисто инстинктивного характера. Юра прочно вошел в состав воздуха, которым она дышала. Безотказный, надежный и удобный в обращении как автомат Калашникова. И примерно такой же разговорчивый: коротко и сугубо по делу. Рядом с ним Рита чувствовала себя спокойно и... естественно, что ли? Как наедине с собой, когда нет нужды притворяться и изображать некие эмоции, которых от тебя ждут.
Ритины родители были от Юры без ума. Ритины подруги привыкли к нему, как к детали интерьера. Юрина мама с плохо скрываемой радостью собирала фасоны свадебных платьев и крепко надеялась, что Рита не передумает.
Все катилось по относительно гладкой дорожке ко дворцу бракосочетаний, но вдруг Рита пропала. Исчезла, яко дым от лица огня. Они с Юрой договорились встретиться на остановке и поехать в кино, а она не пришла. Поначалу Юра даже не особо и беспокоился. Мало ли, попала подруге очередная вожжа под мантию, в первый раз что ли. Но на звонки Рита не отзывалась. Из дому она вышла почти вовремя, а до остановки не дошла. Обеспокоенные родственники и Юра обзвонили всех знакомых, полузнакомых, четвертьзнакомых и всех, кто даже чисто гипотетически мог быть знаком с Ритой. Морги, больницы, отделения милиции и пункты ДНД категорически заявляли, что девушки с такими приметами к ним не поступало.
Риты не было нигде. Юра трижды проделал путь от Ритиного подъезда до злополучного места встречи. Ровно двадцать минут по хорошо освещенной улице. Замотанный следователь добросовестно проделал огромную работу и обнаружил ценного свидетеля – молодую мамочку, которая в нужный промежуток времени катала коляску по нужному маршруту. Мамочка высматривала загулявшего супруга, поэтому была предельно внимательна, но она не заметила ничего подозрительного. Никто не заталкивал юных дев в иномарки, не утаскивал на плече в подворотню, да и нету там подворотен...
Юра Подгайко по прозвищу Каменный Гость растерялся в первый раз в жизни. Ритино исчезновение не укладывалось в рамки его любимой картины мира. В НЛО Юра не верил, в эльфов тоже. А без Риты ему было плохо, физически плохо. Не хватало воздуха, путались мысли, воображение скакало впереди соображения, подбрасывая неправдоподобные, но страшные картинки. И отогнать их не было сил.
Результатов милицейской деятельности Юра ждал больше суток, с вечера четверга по субботнее утро. Ничего толкового не дождался, хотя от его настойчивого внимания милиционеры дурели и были готовы на все, лишь бы этот гад отцепился.
Ранним утром субботы Юра оделся по-походному и отправился искать Риту. Не позволил себе думать о том, насколько глупо это выглядит, а просто пошел искать. Потому что пришла ему в голову совершенно сумасшедшая мысль: Рита пошла через Балку. Если пройти через Балку, можно выиграть минут пять, но кто же такой идиот, чтобы лезть в Балку в сумерки?! И следователи, и Юра жили по соседству с Балкой с рождения, поэтому такая логика была для них очевидной. Но Рита переехала в их микрорайон недавно, каких-нибудь пять лет назад, и могла думать по-другому.
Уж в этом-то райончике не то что девушка, там товарный состав пропасть может без следа.
Ощущая себя как минимум Магелланом, Юра рванул по щедрой грязище в сторону частного сектора. Балка встретила его неприветливо. Субботнее утро не было отмечено взрывом активности. Слабо вякнула полусонная собака за забором. Драный петух – бульон на лапках – окинул Юру мутным взором, разинул клюв, но ничего не сказал.
- Разговаривать, значит, мы не желаем, - нехорошо улыбнулся Каменный Гость. – А придется...
- Ты що, здурив?! – взвыл хозяин невежливого петуха десятью минутами позже.
Учитывая состояние тяжелейшего бодуна, в котором он пребывал, десять минут – это очень-очень скоро. Еще бы, эти десять минут были до предела заполнены грохотом, собачьим визгом и матерным речетативом со стороны соседнего дома.
- Простите, я вас не побеспокоил? – изысканно поинтересовался Юра и шаркнул ножкой.
Хозяин онемел.
- Вы очень любезны, - продолжил Гость без помех. – С вашего позволения, я хотел бы задать парочку вопросов. Собственно, один вопрос.
- Ну, - выдавил выбитый из колеи мужик, часто моргая заплывшими глазками.
- В четверг вечером, между 18-45 и 19-30, здесь могла проходить невысокая темноволосая девушка, на вид лет восемнадцати. Одета в джинсы и черную кожаную куртку. Вы, случайно, не видели, куда она пошла?
- Не видел, - буркнул дядька и решительно захлопнул дверь.
Точнее, попытался захлопнуть. Туристский ботинок Каменного Гостя как-то сам собой организовался в дверном проеме.
- А вы все-таки попытайтесь вспомнить, напрягите память, - Юрины губы сладко улыбались, но глаза не предвещали ничего хорошего.
Хозяин понял, что влип. Неизвестно еще куда, но влип крепко.
- Нэ бачыв я ниякойи дивчины, - заныл он на слезливой ноте. – До менэ позавчора гости прыходылы. Як у шесть додому прыйшов, так и воны прыйшлы. Тыхенько сыдилы, никого не чипалы, запытай хоч у участкового...
Юра понял, что этот источник информации иссяк. Он уже почти убрал ногу, раздумывая, какой дом осчастливить следующим, когда в мутных глазах допрашиваемого мелькнул отсвет хорошей идеи.
- Ты, хлопче, у дида Петра спытай. Вин надвори стырчыть зранку до ночи. Як вин не бачыв, то й нихто не бачыв.
Юра насторожился.
- Не подскажете адрес этого Петра... эээ... не расслышал отчества?..
Мужик недоуменно пожал плечами.
- Дид Петро, да и все. Не знаю отчества, кажись, Иванович вин. А живэ через два двори, забор зэленым крашеный.
Зеленый забор и деда Петра Юра нашел одновременно. И не смог разобрать, дед ли это привалился к забору, или забор решил рухнуть на деда. Казалось, они неделимы, как кусок позавчерашней коврижки.
- Будьте так любезны, - обратился Юра к этому конгломерату из старых костей, старых досок и старого ватника. – Не подскажете ли...
И замер на полуслове. Потому что в поле его зрения попал фонарь. Обыкновенный, казалось бы, фонарь. Грубый деревянный столб, подпорченный временем, сыростью и неизвестными вредителями. Наверху жестяной конус, в который вкручена та самая груша, которую нельзя скушать. И не то удивительно, что свет среди белого дня горит, головотяпство – норма жизни, и не такое видали. И не слова, на столбе выточенные, заставили его замереть с открытым ртом. А просто не должен гореть фонарь, если ветер крутит узлами свисающие с него обрывки проводов. Не должен.
- До него дошла – и сгинула, - пояснил сзади бестелесный голос.
Так, наверное, должен разговаривать забор.
- Кто – сгинула? – свистящим шепотом переспросил Юра.
- А я знаю – кто? – хмыкнул дед. – Такое ты спросишь!
- Опишите, пожалуйста, что вы видели, - непререкаемым тоном потребовал Гость. Но не на таковского напал.
- А что я видел? – дед явно издевался.
- Вы же сами только что сказали, что она сгинула!
- Кто – она?
- Девушка, невысокая, темноволосая, в джинсах и кожаной куртке!
- И что?
- Что – и что? – запутался Юра.
- С девкой-то что сталось?
- Сгинула! – Гость чувствовал себя дебилом, но остановиться не мог.
- Где?
- Там, возле фонаря.
- Сам видел? – дед от любопытства вытянул куриную шею из ватных своих доспехов.
- Нет! – в полном отчаянии закричал Юра. – Это вы видели, а я хочу, чтобы вы мне подробно об этом рассказали!
- А ты из милиции? По поводу самогона?
- Я не пью самогон! Я жених!
Дед поднял глаза в безмятежное весеннее небо.
- Да, - сказал он мечтательно. – Вот Пасха пройдет, так самое время жениться. Уже скоро.
Ошалевший Гость мучительно искал слов, соответствующих этому бреду, и напрасно. Не было в человеческих языках таких слов.
- Ты чего до деда прицепился? – недружелюбным басом спросили из-за спины.
Юра развернулся. Вопрошающий, невероятных размеров парень, глядел исподлобья и почесывал кулак. Правый, хороший такой кулак, размером со среднюю дыню.
- Внучек, не мешай старшим разговаривать, - недовольно поморщился дед.
- А, - понимающе протянул детина. – А то я подумал, шо то по поводу самогонки.
- Не, то его девка позавчора возле столба пропала. Помнишь, я тебе говорил, дошла до столба, вспыхнула – и как не бывало! – старик даже немножко подпрыгнул, от чего забор взвыл и опасно зашатался.
Юра с детиной подхватили сооружение с двух сторон и восстановили статус кво.
- Поганое то место, - закивал внучек, когда опасность миновала. – Помнишь, в позатом году тут собака сбесилась?
Дальнейший разговор для Юры не представлял никакого интереса. А вот столб...
- Ты с ума сошел, - задумчиво сказал Вова Кравчук своему единственному настоящему другу. – То, о чем ты говоришь, недостойно не только надежды отечественной физики, коей ты являешься, но и просто здравомыслящего человека!
- Позволь не согласиться, - набычился Каменный Гость. – Когда имеешь дело с необычными явлениями, надо и мыслить нетрадиционно. Легко сказать: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. А вот что делать, если фонарный столб действительно пахнет ее духами? И горит фонарь с оборванными проводами. И если это мистификация, то очень тщательная и дорогостоящая, а я не знаю человека, который мог бы такое организовать. И Рита ни за что не согласилась бы в таком мероприятии участвовать.
По поводу Риты и ее способности к розыгрышам у Вовы имелось свое мнение, но он благоразумно решил оставить его при себе. Юрка разошелся не на шутку.
- Мне нужна твоя помощь, и я знаю, что ты в состоянии мне ее оказать. У тебя же есть, не отпирайся, - проницательно добавил Гость.
Вова покраснел. Он работал на фабрике бытовой химии, где кроме производных зарина, зомана и пластиковой взрывчатки еще иногда делали скверный стиральный порошок, зубную пасту на алебастре и гигиеническое мыло «первый прыщ». И действительно, энное количество С-4, спертое по случаю в период бурной приватизации завода у него имелось. Зачем он спер пластид, Вова помнил прекрасно. И дело было не только в генетически заложенном инстинкте переть, что плохо лежит. На тот момент превалировало желание сделать приватизацию еще более бурной, слишком уж наглые рейдерские морды фланировали по территории фабрики.
Тогда мысль о взрывчатке казалась весьма уместной, но, к счастью, обошлось. Хотя к краю подошли ой как близенько. Уже, помнится, раздавал втихаря противогазы Женька из второго цеха...
Но вот то, что хотел устроить Юрка, не лезло ни в какие ворота. Терактом и темной уголовщиной воняло это дело. Однако отвертеться возможности не было никакой. С Гостем спорить бесполезно, уж кто-кто, а Вова знал. Тем более, если речь шла о Рите.
- Ладно, не зуди, - обреченно сказал он. – Будет тебе «бабах». Только я пойду с тобой. Во избежание жертв и разрушений.
- Отлично, - мигом повеселел Юра. – Тем более, я с этой ерундой обращаться не умею.
- Так я и думал, - проворчал Вова, борясь с желанием треснуть Гостя по загривку и убежать.
Это тоже, к сожалению, было бесполезно.
* * *
Вова сладострастно предавался самобичеванию. Называл себя слизняком, слабаком и бесхребетником. И, как в песне поется, «прочие эпитеты». Ну что еще можно сказать о человеке, который в три часа ночи лезет по частному сектору, прижимая к груди пакет с пластиковой взрывчаткой?
Но назад дороги нет, потому что сзади крадется громадная тень Каменного Гостя, его лучшего друга. Вова шагал, а в голову против воли лезли темные, трусливые мысли. Мелькали перед глазами слова и фразы, отпечатанные на серой волокнистой бумаге при помощи почему-то старинной пишущей машинки «Ремингтон»: «материальный и моральный ущерб», «подсудимый», «с особым цинизмом» и все такое прочее. Финальная цифра приговора мигала и расплывалась.
- Вот он! – трагическим шепотом сообщила тень из-за плеча.
Впереди маячил кругляш желтого света. Вова сощурился, фокусируя зрение и недобрым словом поминая бромистый ацетон, из-за которого он вынужден щуриться.
- Это и есть твое место смеха? – спросил он, не оборачиваясь.
- При чем здесь смех? – немедленно обиделся Юра.
- Не при чем, не при чем, - так же быстро согласился Вова. – Смех начнется минут через пять, когда это все…
- Ааа, - подобрел Гость. – Это – да, это – конечно.
Вова обреченно вздохнул и отправился укреплять взрывчатку. Над ухом нетерпеливо сопел друг.
- Пониже ее, чтоб у самого основания…
- И без ваших, - огрызнулся Вова, отчаянно потея. Где-то внизу живота собралось никак не меньше трех литров холодной мерзкой жидкости.
Пальцы дрожали и не желали правильно закреплять радиодетонатор, собранный Юриком минут за двадцать. Наконец, вечность спустя, и это осталось позади.
- Отползаем, - прошипел доморощенный взрывник и больно пнул Гостя повыше щиколотки.
Гость беззвучно взвыл, но приказ выполнил беспрекословно, и начал отступать даже не оборачиваясь, а просто пятясь назад. Вдруг его спина уперлась в стену. Но Юра же точно помнил, что никакой стены за спиной он не оставлял. К тому же стены обычно не имеют привычки шумно дышать.
- Хлопцы, а шо вы здесь делаете? – вопросила стена подозрительно знакомым басом.
Юра, обладатель прекрасно тренированной памяти, мигом вспомнил утреннего знакомца, дылду-внучка того деда, которого он про себя окрестил подзаборным. Боковым зрением Гость увидел, как лицо Вовы, и без того бледное в скупом лунно-техническом освещении, становится каким-то синюшным.
- Мужик, - как можно мягче обратился Юра к внучку, - тебя как зовут?
- Петром, как и деда, - гордо сообщил здоровяк.
- А скажи мне, Петя, - продолжил Гость так же ласково, - ты когда-нибудь видел, как столбы по небу летают?
- Не, - шмыгнул носом Петя.
- И мы не видели. А по телевизору сказали, что именно сегодня по улице Бронетанковой, дом 9, взлетит столб.
- Так это ж Бронетанковая и есть, - вытаращил глаза подзаборный Петя.
- А я ж тебе о чем! – голос Юры гремел ликующей уверенностью.
- Так я сейчас за дедом сгоняю, я мигом! – взревел преданный внук.
- Поздно! – еще громче заорал Юра, возвращая Вовчику тумак. – Уже сейчас!
Сквозь полуобморочное состояние Вова каким-то чудом понял, что от него требуется, и нажал кнопку на пультике дистанционки.
Долю секунды ему казалось, что ничего не случится, что детонатор не сработал по каким-то своим собственным причинам.
Нахлынувшая волна облегчения была громадна и подобна взрывной волне.
Впрочем, это и была взрывная волна.
На фоне ополовиненной Луны гордо парил столб. Вове даже показалось, будто фонарь на нем продолжает гореть. Зрелище было необычайно увлекательным, поэтому Вова даже не сразу понял, что летит спиной вперед. И в руках у него вместо пульта сама собой материализовалась жестяная табличка с адресом «Бронетанковая, 17д». В поле зрения вплыл, как при замедленной съемке, Каменный Гость. Юра попытался перехватить друга, но сам потерял равновесие, закувыркался в обломках чего-то, в чем нетрудно признать забор деда Петра… Вовремя подвернувшаяся арматурина, вросшая в землю или выросшая из нее, позволила им укрепиться в приличном положении. Звук, похоже, забыли включить, поэтому Вова изо всех сил старался разобрать по губам слова, произносимые Гостем, но вместо слов складывались какие-то жуткие матючья, а это совершенно несовместимо с Юриной натурой… Зато Петя просто раззявил рот на всю немалую ширину.
Где-то на втором этаже Вовиного сознания вопил и бил себя в грудь опытный полимерщик. Он уверял, что катаклизм не мог быть вызван таким количеством С-4, тем более что на месте злополучного столба образовался перевернутый конус голубого света. На фоне этой ослепительной голубизны толчком взвился темный фонтан, а миг спустя чудовищное зловоние достигло ноздрей. «Канализация!» - вспыхнула молниеносная догадка. Петро растянутым, замедленным движением схватился за голову. Юра все так же беззвучно шевелил губами, но внезапно, оставив с таким трудом завоеванный форпост, сорвался с места и помчался к эпицентру взрыва.
Вова инстинктивно схватил друга за полу куртки, желая остановить, не допустить его падения в смрадный провал, но в очередной раз сказалась разница в весовых категориях: с таким же успехом на Каменном госте могла повиснуть болонка. Вова еще успел заметить, будто бы очередная порция канализационных извержений приняла странную форму двух фигур – сложной грибообразной и низенькой без углов. Но ручаться за это Вова бы не стал, так как разумного объяснения такому явлению не было. Также не нашел он разумного объяснения тому, что дубина Петро ни с того ни с сего принял живейшее участие в шоу. Ну зачем надо было бросаться наперерез явно свихнувшемуся Гостю?! Это же бесполезно, если Гость устремлен, его не остановить даже бульдозером! Но крикнуть об этом Петру он не успел. Они втроем уже падали в голубое, вязкое и донельзя вонючее.
Нельзя сказать, что ноги совсем не слушались, но команды они выполняли как-то вяло и неохотно. Тело казалось забитым ватой. В вате тяжело копалось сердце. Клочья ваты раздражали мозг. Его вообще все раздражало: мартовский вечер, чуть схваченная морозцем грязь под ногами... самая необходимость куда-то идти.
Лина шла в гости.
Серебристая корочка инея хрустела при каждом шаге, и жирная земля ленивыми червями выползала из-под подошв. Не вся. Изрядная ее часть оставалась на подошвах.
«Вот ведь зараза, - думала сквозь вату Лина. – Надо будет сразу сапоги обтереть, а лучше вымыть. Женькина мама лицо фигой сделает... Нет, лучше так в уголок суну. Лицо Женькина мама все равно сделает, только пусть уже потом, когда следы найдет. Вот ведь зараза, откуда только берется?..»
Вата застилала горизонт, и клочковатые мысли скользили по кольцу. Вымыть... поставить... вытереть... зараза...
А того, кто придумал физкультуру на пятую ленту ставить, нужно показательно казнить. Или заставить починить душевые. Потная после бега спина (и не только спина) взялась липкой пленкой. Хваленый шариковый дезик почти не спасал. Не обмазываться же им с ног до головы, в самом деле. А физручке-то что: запустила второй курс кругами бегать, как кобыл в манеж, и вся недолга. Стоит, садюга жирная, только покрикивает. Ну как, объясните, пожалуйста, как особа с весом за центнер, с во-от такенным рыхлым пузом, которое не затмевают даже вислый бюст и страшный зад, может преподать физическую культуру?! Заслуженная двести лет назад тяжелоатлетка. У нее одышка, очки с линзами пальца в три толщиной...
И дома горячей воды нет, и до Пасхи не будет. А Пасха в этом году поздняя. Лина пошевелила лопатками. Липко. В ушах слабо тукает кровь. Тошно. Никуда не хочется. Ни в гости, ни домой. Но уж лучше домой: там не надо веселиться. Но, с другой стороны, там нужно убедить маму, что все в порядке, не надо к врачу, просто не хочется. Депрессия? Возможно, но не более того. Ах, ее лечить надо?.. Таблетки, уколы, укрепляющая терапия? Прибитая к лицу навсегда улыбка? Психотропное в навесном шкафчике в ванной? Рядом с аспирином и порошками от поноса. Отлично, мама.
Лина тряхнула головой. Все-таки лучше в гости.
Тем более, цель близка – желто-розовые коробки многоэтажек жилого массива. Еще немного, и Балка закончится. Лина шла по самому ее краю. Шаг в сторону – уже спуск. Там, ниже по спуску, широкие плоские хатки цепко держатся за земляной склон. Время от времени пласты глины и чернозема сползают вниз, но приземистые постройки благополучно сползают вместе с ними. Из-за этого в Балке регулярно чинят канализацию. Черт знает, каким земледелием можно заниматься в таких условиях, но каждую весну местные жители с граблями, лопатами и сапками ползали по глинистому склону, срывая токую кожу с многострадального тела Балки. Но сейчас еще не время. Только март. Разве что на подоконниках, между тюлевыми гардинами и оконными стеклами, уже зеленеет неизбежная как старость помидорная рассада.
Лина невольно засмотрелась вниз, на бледно-желтые бумажные прямоугольники окон, которые слабо светились в ранних молочных сумерках. Вдруг она испугалась. Бросила быстрый взгляд на часы – так и есть. Пятнадцать минут ухнули в Балку. Лина не заметила, как остановилась, но результат налицо: четверть часа украдено невесть кем. Бывало, конечно, и хуже. Гораздо, гораздо хуже. Но даже это – тревожный звоночек. Так. Без паники. Руки в ноги – и бегом в гости! С перепугу Лине показалось, что в грудном отделе позвоночника что-то зашуршало и завозилось, но это быстро прошло. Лина выдернула нижние конечности из грязи и заставила их двигаться по маршруту.
***
- ...Вообще-то такое встречается крайне редко.
На землистом лице немолодой женщины неприятно шевелились выкрашенные бледно-розовой помадой губы.
- Если честно, - продолжила она, - в моей практике – впервые. И мои коллеги тоже не могут вспомнить ни одного такого случая.
Они сидели вдвоем в маленьком кабинете. Врач и пациентка. Усталая женщина с плохим цветом лица и Лина. Лине четырнадцать лет, она толстая и неуклюжая, как плюшевый медвежонок.
- По всем правилам я должна тебя ободрить и позитивно настроить, - сказала врач.
Под глазами у нее темнели круги. Судя по всему, она пыталась замазать их тональным кремом, но что-то не заладилось, и синяки после замазывания только самодовольно залоснились.
Лина внимательно слушала и внимательно смотрела. Так было легче.
- Вы не хотите меня поддержать и утешить? – спросила девочка, чтобы не молчать.
- Нет, - покачала головой ее собеседница. – Не хочу. Ты никогда не будешь абсолютно нормальной. Нет, не так. Просто нормы большинства людей тебя больше не касаются. Это ни хорошо, ни плохо, просто тебе надо все время об этом помнить.
Лина улыбнулась, чувствуя, как резиново растягивается рот. Она помнит, очень даже хорошо помнит.
- Я могу дать только несколько советов, - повела дальше женщина, осторожно растирая правый висок. От этого уголок глаза ритмично двигался вверх-вниз, вверх-вниз, будто врачиха подавала какие-то сигналы невидимому сообщнику. – Заведи себе надежные часы, пусть родители не пожалеют денег, но чтоб с гарантией. А ты всегда следи за циферблатом. Пошла в магазин – засекла время, в ванную – засекла, в... ты поняла. Тебе может показаться, что ты задумалась всего на секунду, а на самом деле пройдет час, два, три. Всегда держи левый глаз на циферблате, если, конечно, хочешь оставаться здесь, на поверхности. Потом, не оставляй себе свободного времени. Запишись на кружки какие-нибудь, ходи в гости, только не сиди бесцельно. Смотри поменьше сериалов и передач, которые идут регулярно, периодично. Доказано, что многие аутики уходят в... себя именно при ожидании любимой передачи. Скажем так, включают ее чуть раньше. Еще, Линочка, я вижу, что ты цепляешься за детали. Не красней, это многим помогает, я даже рекомендую кое-каким своим пациентам внимательно смотреть вокруг, примечать и запоминать подробности. Но ты не увлекайся, может привести к нежелательным последствиям.
Лина уставилась в пол. Психиатр улыбнулась:
- Ну, девочка, выше нос. Твой случай не худший. Ведь теперь все зависит только от тебя, а могло бы и не зависеть.
- Это вы о даунах, Инна Николаевна? – не без ехидства поинтересовалась Лиина.
- И о них тоже, - кивнула врач. – Лишнюю хромосому сколько ни убеждай, что ее нету, едва ли поможет. Кстати, об убеждении. Ты говорила, что уходишь в какую-то дверцу…
(да, маленькая дверка с резным узором по косяку)
… некоторые падают в пропасть, кое-кто уходит в пещеру, если, конечно, вообще осознает момент перехода. Неважно. Сейчас твоя задача – завалить эту дверцу всяким хламом, сиюминутными заботами. Собаку заведи, чтобы все время у тебя в голове мигал огонечек: ты кому-то нужнее всех на свете, для кого-то тебя никто не заменит. Потом, когда ты станешь матерью, эта скороспелая баррикада сменится железобетонной стеной. Но и тут расслабляться не стоит, дверца останется на своем месте. До нее будет трудно или даже невозможно добраться, но она никуда не денется. И если тебе невыносимо захочется в нее войти…
- Не захочется, - перебила ее Лина. – Никогда не захочется.
- Так вот, - невозмутимо вернулась к теме Инна Николаевна, - если тебе невыносимо туда захочется, приходи ко мне. Не глотай, ради Бога, никаких таблеток, просто приходи поговорить.
- Спасибо, - сказала девочка, похожая на плюшевого медвежонка.- Я не приду. Куклы замолчали. Мне больше не захочется. Никогда не захочется.
С того дня, как замолчали куклы, прошло шесть лет. Дверца надежно заросла пылью, мохом и паутиной. Часто Лина даже забывала о ее существовании. Шесть лет назад ей купили часы за чертову кучу денег и самого жизнерадостного бело-рыжего котенка за пятак. К часам мама извлекла из закромов серебряный с чернью бабкин браслет, а котенок был уже укомплектован лапками, ушками, усиками и прочим, что полагается порядочному коту.
Да что часы, что котенок! Ей бы и бегемота завели, выскажи Лина такое желание. Ведь ее не было дома целых семь месяцев и два дня!
То есть, конечно, физически она никуда не девалась. Лежала в своей комнате, если кормили – ела, если усаживали – сидела. Иногда вставала, брала что-нибудь в руки. Изредка рисовала синим фломастером на обоях волны и загогулины. Другие цвета почему-то не жаловала.
Участковая докторица, когда ей показали ЭТО, заметалась всполоханной курицей, но направление выдала правильное.
Инна Николаевна (а направление было именно к ней), выслушала сбивчивый мамин лепет и спокойно согласилась приехать на дом. Приехала. Посмотрела в оловянные Линины глаза.
Мама стояла тут же, зачем-то с ошпаренной чайной ложечкой наготове. По тому, как обозначилась черная стрелка морщины на переносице врача, прочла приговор.
Инна Николаевна предложила забрать Лину в стационар для интенсивной терапии. Мама не отдала. Очки Инны Николаевны блеснули одобрительно. С тех пор она приходила наблюдать свою пациентку не реже двух раз в месяц. Просто так, бесплатно.
Лина ничего об этом не знала. Она была очень далеко. Или не очень. По-всякому. Иногда она подходила так близко, что видела окружающее, но как бы через толстую линзу. Мама, папа, брат Димка проплывали мимо причудливыми мутными пузырями, которые лопались где-то вне поля зрения.
Сейчас, столько лет спустя, она почти ничего не помнила о том своем состоянии. Просто время и весь мир впридачу раскололись на ДО и ПОСЛЕ. А между ДО и ПОСЛЕ остался лишь туманный след необычайной, яркой и насыщенной жизни. Только в конце этого нездешнего бытия случилось что-то очень плохое и страшное, что выбило Лину в реальность, где жили папа, мама и брат Димка. Часто она думала о том, что это плохое и страшное – просто смерть. Что она умерла там, внутри себя, и это событие не позволило ей остаться за маленькой дверцей навсегда.
Лина с вялым удивлением отмечала перемены. ПОСЛЕ мама оказалась седой. Правда, скоро она приспособилась красить волосы, и даже вошла во вкус, пробуя разные цвета и оттенки.
ПОСЛЕ куда-то исчезла из жизни семьи тете Люба, хорошая мамина подруга. Через несколько месяцев Лина все-таки вытянула из отца историю ее исчезновения. Все случилось быстро: тетя Люба посоветовала маме отдать Лину в больницу. «Подумай о сыне», - сказала тетя Люба. «Я подумаю», - ответила ей мама, окаменев лицом. Рассудительную советчицу больше за порог не пускали. «Ерунда по большому счету, - добавил папа. – Не молотком ведь, а могла бы. Не бери в голову».
ПОСЛЕ… ПОСЛЕ все было совсем не так как ДО. В душе зияла дыра, куклы молчали, и каждый день был как предатель.
***
Оказывается, грязь бывает узорчатой. Очень изящный барельеф в серых иглах инея. Лина невольно залюбовалась причудливой росписью.
Стоп. Как же можно в сумерки, да с ее зрением, разглядеть такие детали?! Через секунду она поняла – как.
- Я лежу в грязи, - четко и внятно произнесла Лина.
И заплакала.
Попыталась посмотреть на часы, но только напрочь замазала циферблат. Чуть в стороне нашлись очки, хорошо хоть целые. Всхлипывая, поднялась на ноги. Холодные липкие комки жирной грязи неравномерно украшали куртку, джинсы… Чуть подмерзшая твердая грязевая корочка быстро таяла на руках.
Нда. В таком виде не то что в гости, а и в хлев нельзя: поросята икать будут.
Но с другой стороны, нет худа без добра. Можно вернуться домой и сказать чистую правду: поскользнулась, шлепнулась, вернулась. А всякие мелкие внутренние переживания можно при рассказе опустить. Да, так и надо сделать.
Настроение слегка улучшилось. Еще немного, и можно даже порадоваться своему падению. Ха-ха. Лина изо всех сил заталкивала страх за показную иронию. Не думать сейчас о потере контроля. Позже, дома, в своей комнате. Задернуть шторы и тогда можно. Не сейчас, только не сейчас. И так люди странно косятся.
Лина поежилась. Мимо как раз проходило большое семейство, увешанное детьми и сумками.
- А почему тетя такая глязная? – оглушительно спросило чадо в малиновом (даже в сумерках этот едкий цвет был хорошо различим) комбинезончике. Многочисленные родственницы суетливо и неискренне принялись урезонивать малыша, но Лине хватило.
Она развернулась и огромными скачками понеслась вниз, в Балку, подальше от любопытных глаз и подальше от цивилизации.
***
Цивилизацией в Балке не пахло.
Пахло сырой землей, гречневой кашей и жареным луком, пахло собачьей шерстью и помойкой. Как пятьдесят, и сто, и двести лет назад. От грязной Линки никто и не думал шарахаться, взгляды окружающих были благодушны и полны сочувствия. На вопрос, как лучше пройти к остановке, не выходя на трассу, опрятный мужичок приветливо заулыбался и объяснил, что идти надо прямо, а потом направо, но первый поворот надо пропустить, а свернуть на втором. Даже план нарисовал на пустой сигаретной пачке. Как выяснилось, идти ей предстояло по улице Бронетанковой.
Лина почувствовала себя увереннее. В конце концов, что ни делается, все к лучшему. Черная с белыми пятнами собака выскочила навстречу ей из переулка, но не гавкнула, а только растянула пасть в дружелюбном приветствии.
- Бака, - сказала Лина, пытаясь старым, еще детским словом выразить, что эта встреча ей тоже приятна. – Хорошая бака, умная.
Псина пару раз вильнула лохматым хвостом и растаяла в густеющих сумерках.
Лина чувствовала, как потихоньку высыхает грязь на ладонях и осыпается легкими, шелковистыми на ощупь крошками. При потирании пальца о палец раздавался еле слышный шорох.
Вот и второй поворот. Но через двести метров Лина уперлась в тупик. Улочка оборвалась небольшой, почти круглой площадкой. В центре площадки застенчиво чернел фонарь. Он не работал. Оборванные провода свисали тропическими лианами. На одном из проводов-лиан болтался выцветший лоскут грязной ткани, вызывая ассоциации с тропическим же растением – росянкой.
Лина почему-то испугалась, хотя объективных причин для страха не было. Ну, подумаешь, вечер сыграл с близорукой девушкой неудачную шутку. Не туда повернула или не увидела прохода. Ерунда. Но Лина развернулась и побежала обратно. Однако улица, на которую она вышла, оказалась незнакомой.
Лина заметалась. И, хотя ей почти удалось очистить очки, толку от них не было никакого: вечер наливался чернильной тьмой. Фонари только-только начали разгораться, и их красноватый, бесполезный свет только усугублял потерю ориентации.
- Я просто пропустила поворот, - дрожащим пискливым голоском произнесла Лина. – Только половина шестого, я просто пропустила этот сраный второй поворот…
Вкруг что-то неуловимо изменилось. Лина беспомощно топталась на месте, пытаясь определить направление, но везде было одинаково темно, пусто и тихо. Ни людей, ни собак. Воздух утратил движение и запахи. Тишина оглушала.
И вдруг справа вспыхнул свет.
Лина со вздохом – почти стоном – облегчения побежала на это зыбкое свечение.
…И опять где-то ошиблась. Не было тут этого забора, совсем не было. И деда не было. Разве ж можно такое не заметить?!
В глицериновых разводах света забор и дед приобретали фантасмагорические формы и цвета. Перепуганной девушке казалось, что спецэффекты тут ни при чем, а старик и вправду синий, и на мертвеца похож. А забор вообще… черепа на кольях улыбались приветливо и доброжелательно. Не с их ли обладателями довелось Лине раскланиваться получасом раньше?!
Лина шарахнулась, как облитая кошка. Ей мучительно хотелось извиняться неведомо перед кем и неизвестно за что. Но дед страшно молчал, а забор страшно скрипел, хотя скрипеть могли и зубы у черепов. Лине было решительно все равно.
Оставляя за спиной этот кошмар, она бежала к свету, а свет был мокрым и сползал по щекам солеными ленточками.
Фонарь в центре почти круглой площадки источал густой поток ярко-желтых тяжелых даже на вид лучей, и в этом прозрачном меду по-прежнему колыхались оборванные стебли кабелей и мерещилось что-то уж вовсе несусветное: темный силуэт женщины в прямого покроя платье до пят и в огромной шляпе.
Лица не разобрать в тени широченных полей творения Сумасшедшего Шляпника.
«Зачем же такая шляпа на улице Бронетанковой?», - смятенно думала Лина, упорно цепляясь рассудком за детали. Но старый прием, похоже, больше не работал.
И туту видение заговорило:
- Не бойся, Лина, - приятный, чуть сладковатый голос обволакивал сознание. – С тобой не случится ничего плохого. Все будет только так, как ты хочешь!
- Я хочу домой, - обреченно прошептала девушка, размазывая слезы по лицу. Она уже поняла.
- Конечно, - шляпа колыхнулась. – Добро пожаловать домой.
Силуэт отступил во тьму, а на его месте сгустилась маленькая дверца с резным узором по косяку.
И дверца открывалась. Очень медленно. Ржавые, но еще крепкие петли натужно подвывали, из расширяющейся щели сыпались клоки паутины, сухой мох и прочая пакость.
- Мама будет волноваться, - успела сказать Лина, переступая стертый порожек.
Глава 2Глава 2
Кличку Каменный Гость Юра Подгайко получил не зря. Даже родная мамочка считала его непрошибаемым занудой. В школе его боялись учителя. Учитель физики, по крайней мере, боялся точно. Несчастного этого Карла Петровича Юрик своим плешепроедством довел до предынфарктного состояния.
Не удовлетворив свое любопытство в области таких мировых проблем, как теория единого поля и тепловая смерть Вселенной в школе, Подгайко поступил на физмат. Вот там-то он кличку и заработал. В первый раз героем знаменитой трагедии его обозвал престарелый доцент Кудрин с кафедры теоретической механики. Теормех Юра даже любил, но в силу студенческого гонора называл физическим санскритом и мумифицированным разделом науки. Причем, что характерно, в присутствии преподавателей. Не исключено, что именно поэтому в один прекрасный день, когда Юра слегка опоздал на семинар (единственный случай опоздания за все время учебы), престарелый доцент Кудрин, выставив вперед все свои четыре зуба, изрек с пафосом:
- Явился он, наш Каменный Гость, вершить свой правый суд! Или левый, это не имеет значения.
Одногруппники дружно заржали, но даже тогда прозвище не прижилось.
А вспомнили о нем уже на третьем курсе.
Праздновали «горку». Юра, как всегда, пил и ел молча, почти не принимая участия в шумной щенячьей возне приятелей. В тот вечер один из участников попойки привел девушку по имени Рита. Хорошенькая, похожая на цыганочку, она оживленно чирикала, дергала за рукав своего кавалера, стреляла яркими черными глазами… Одним словом, всячески демонстрировала хорошее настроение. Кавалер же делал все, чтобы это настроение испортить. И у него, в конце концов, получилось. Рита скисла. Остаток вечера она просидела нахохлившись и не реагировала на окружающих. Еще позже выяснилось, что кавалер чрезвычайно занят и проводить не сможет. Вот тут встал Юра, молча подошел к недостойному, молча же дал в морду, взял оторопевшую девушку за руку и повел провожать. Оставшуюся после их ухода гробовую тишину нарушало только хлюпанье разбитого носа и гулкие Юрины шаги. Каменный Гость сделал свое дело.
Рита, конечно, была далека от того, чтобы вот так просто вешаться на шею полузнакомому забияке. Тем более, что тот оказался невероятно занудлив. Его стерильные рубашки и строгий серый костюм навевали воспоминания о чем-то полузабытом, почему-то из недр родовой памяти выплывало полузабытое слово «партком». Речь Юрина была правильна до оскомины. Если он по каким-то непредсказуемым причинам решал рассказать анекдот, слушатели тяжко страдали в ожидании трижды объясненной развязки. И уклониться невозможно: Гость и через год доводил недожеванную историю до конца, причем именно с того места, где прервался в прошлый раз. Даже самые отчаянные физматовцы с направления «прикладная гидродинамика» не помышляли о том, чтобы не вернуть Юрику конспект. Но, справедливости ради надо сказать, что о взятых у него в долг деньгах Гость никогда не напоминал. И страшно удивлялся, если возвращали.
Единственный настоящий Юрин друг Вова всегда говорил, что с Подгайко лучше всего общаться молча.
Рита молчать не любила. Но сразу погнать добровольца-защитника не хватило духу, совестно и вообще. А потом стало поздно. Окончательно и бесповоротно. Юра оказался как-то везде. Он встречал ее после занятий, сидел на ступеньках ее дома, звонил каждый день да по нескольку раз. Его гнали. Сначала намеками, потом и прямым текстом. В порыве отчаянья Рита даже попросила сокурсника – разрядника по вольной борьбе – провести разъяснительную работу с настырным ухажером. На следующий день разрядник появился на занятиях с фонарем под глазом и с явственными признаками абстинентного синдрома.
- Клевый парень, чё те надо, не пойму, - пожал он плечами в ответ на робкий вопрос «ну как?».
И Рита сдалась. Она еще вяло огрызалась, топорщила надкрылья и взрыкивала. Но это уже были действия чисто инстинктивного характера. Юра прочно вошел в состав воздуха, которым она дышала. Безотказный, надежный и удобный в обращении как автомат Калашникова. И примерно такой же разговорчивый: коротко и сугубо по делу. Рядом с ним Рита чувствовала себя спокойно и... естественно, что ли? Как наедине с собой, когда нет нужды притворяться и изображать некие эмоции, которых от тебя ждут.
Ритины родители были от Юры без ума. Ритины подруги привыкли к нему, как к детали интерьера. Юрина мама с плохо скрываемой радостью собирала фасоны свадебных платьев и крепко надеялась, что Рита не передумает.
Все катилось по относительно гладкой дорожке ко дворцу бракосочетаний, но вдруг Рита пропала. Исчезла, яко дым от лица огня. Они с Юрой договорились встретиться на остановке и поехать в кино, а она не пришла. Поначалу Юра даже не особо и беспокоился. Мало ли, попала подруге очередная вожжа под мантию, в первый раз что ли. Но на звонки Рита не отзывалась. Из дому она вышла почти вовремя, а до остановки не дошла. Обеспокоенные родственники и Юра обзвонили всех знакомых, полузнакомых, четвертьзнакомых и всех, кто даже чисто гипотетически мог быть знаком с Ритой. Морги, больницы, отделения милиции и пункты ДНД категорически заявляли, что девушки с такими приметами к ним не поступало.
Риты не было нигде. Юра трижды проделал путь от Ритиного подъезда до злополучного места встречи. Ровно двадцать минут по хорошо освещенной улице. Замотанный следователь добросовестно проделал огромную работу и обнаружил ценного свидетеля – молодую мамочку, которая в нужный промежуток времени катала коляску по нужному маршруту. Мамочка высматривала загулявшего супруга, поэтому была предельно внимательна, но она не заметила ничего подозрительного. Никто не заталкивал юных дев в иномарки, не утаскивал на плече в подворотню, да и нету там подворотен...
Юра Подгайко по прозвищу Каменный Гость растерялся в первый раз в жизни. Ритино исчезновение не укладывалось в рамки его любимой картины мира. В НЛО Юра не верил, в эльфов тоже. А без Риты ему было плохо, физически плохо. Не хватало воздуха, путались мысли, воображение скакало впереди соображения, подбрасывая неправдоподобные, но страшные картинки. И отогнать их не было сил.
Результатов милицейской деятельности Юра ждал больше суток, с вечера четверга по субботнее утро. Ничего толкового не дождался, хотя от его настойчивого внимания милиционеры дурели и были готовы на все, лишь бы этот гад отцепился.
Ранним утром субботы Юра оделся по-походному и отправился искать Риту. Не позволил себе думать о том, насколько глупо это выглядит, а просто пошел искать. Потому что пришла ему в голову совершенно сумасшедшая мысль: Рита пошла через Балку. Если пройти через Балку, можно выиграть минут пять, но кто же такой идиот, чтобы лезть в Балку в сумерки?! И следователи, и Юра жили по соседству с Балкой с рождения, поэтому такая логика была для них очевидной. Но Рита переехала в их микрорайон недавно, каких-нибудь пять лет назад, и могла думать по-другому.
Уж в этом-то райончике не то что девушка, там товарный состав пропасть может без следа.
Ощущая себя как минимум Магелланом, Юра рванул по щедрой грязище в сторону частного сектора. Балка встретила его неприветливо. Субботнее утро не было отмечено взрывом активности. Слабо вякнула полусонная собака за забором. Драный петух – бульон на лапках – окинул Юру мутным взором, разинул клюв, но ничего не сказал.
- Разговаривать, значит, мы не желаем, - нехорошо улыбнулся Каменный Гость. – А придется...
- Ты що, здурив?! – взвыл хозяин невежливого петуха десятью минутами позже.
Учитывая состояние тяжелейшего бодуна, в котором он пребывал, десять минут – это очень-очень скоро. Еще бы, эти десять минут были до предела заполнены грохотом, собачьим визгом и матерным речетативом со стороны соседнего дома.
- Простите, я вас не побеспокоил? – изысканно поинтересовался Юра и шаркнул ножкой.
Хозяин онемел.
- Вы очень любезны, - продолжил Гость без помех. – С вашего позволения, я хотел бы задать парочку вопросов. Собственно, один вопрос.
- Ну, - выдавил выбитый из колеи мужик, часто моргая заплывшими глазками.
- В четверг вечером, между 18-45 и 19-30, здесь могла проходить невысокая темноволосая девушка, на вид лет восемнадцати. Одета в джинсы и черную кожаную куртку. Вы, случайно, не видели, куда она пошла?
- Не видел, - буркнул дядька и решительно захлопнул дверь.
Точнее, попытался захлопнуть. Туристский ботинок Каменного Гостя как-то сам собой организовался в дверном проеме.
- А вы все-таки попытайтесь вспомнить, напрягите память, - Юрины губы сладко улыбались, но глаза не предвещали ничего хорошего.
Хозяин понял, что влип. Неизвестно еще куда, но влип крепко.
- Нэ бачыв я ниякойи дивчины, - заныл он на слезливой ноте. – До менэ позавчора гости прыходылы. Як у шесть додому прыйшов, так и воны прыйшлы. Тыхенько сыдилы, никого не чипалы, запытай хоч у участкового...
Юра понял, что этот источник информации иссяк. Он уже почти убрал ногу, раздумывая, какой дом осчастливить следующим, когда в мутных глазах допрашиваемого мелькнул отсвет хорошей идеи.
- Ты, хлопче, у дида Петра спытай. Вин надвори стырчыть зранку до ночи. Як вин не бачыв, то й нихто не бачыв.
Юра насторожился.
- Не подскажете адрес этого Петра... эээ... не расслышал отчества?..
Мужик недоуменно пожал плечами.
- Дид Петро, да и все. Не знаю отчества, кажись, Иванович вин. А живэ через два двори, забор зэленым крашеный.
Зеленый забор и деда Петра Юра нашел одновременно. И не смог разобрать, дед ли это привалился к забору, или забор решил рухнуть на деда. Казалось, они неделимы, как кусок позавчерашней коврижки.
- Будьте так любезны, - обратился Юра к этому конгломерату из старых костей, старых досок и старого ватника. – Не подскажете ли...
И замер на полуслове. Потому что в поле его зрения попал фонарь. Обыкновенный, казалось бы, фонарь. Грубый деревянный столб, подпорченный временем, сыростью и неизвестными вредителями. Наверху жестяной конус, в который вкручена та самая груша, которую нельзя скушать. И не то удивительно, что свет среди белого дня горит, головотяпство – норма жизни, и не такое видали. И не слова, на столбе выточенные, заставили его замереть с открытым ртом. А просто не должен гореть фонарь, если ветер крутит узлами свисающие с него обрывки проводов. Не должен.
- До него дошла – и сгинула, - пояснил сзади бестелесный голос.
Так, наверное, должен разговаривать забор.
- Кто – сгинула? – свистящим шепотом переспросил Юра.
- А я знаю – кто? – хмыкнул дед. – Такое ты спросишь!
- Опишите, пожалуйста, что вы видели, - непререкаемым тоном потребовал Гость. Но не на таковского напал.
- А что я видел? – дед явно издевался.
- Вы же сами только что сказали, что она сгинула!
- Кто – она?
- Девушка, невысокая, темноволосая, в джинсах и кожаной куртке!
- И что?
- Что – и что? – запутался Юра.
- С девкой-то что сталось?
- Сгинула! – Гость чувствовал себя дебилом, но остановиться не мог.
- Где?
- Там, возле фонаря.
- Сам видел? – дед от любопытства вытянул куриную шею из ватных своих доспехов.
- Нет! – в полном отчаянии закричал Юра. – Это вы видели, а я хочу, чтобы вы мне подробно об этом рассказали!
- А ты из милиции? По поводу самогона?
- Я не пью самогон! Я жених!
Дед поднял глаза в безмятежное весеннее небо.
- Да, - сказал он мечтательно. – Вот Пасха пройдет, так самое время жениться. Уже скоро.
Ошалевший Гость мучительно искал слов, соответствующих этому бреду, и напрасно. Не было в человеческих языках таких слов.
- Ты чего до деда прицепился? – недружелюбным басом спросили из-за спины.
Юра развернулся. Вопрошающий, невероятных размеров парень, глядел исподлобья и почесывал кулак. Правый, хороший такой кулак, размером со среднюю дыню.
- Внучек, не мешай старшим разговаривать, - недовольно поморщился дед.
- А, - понимающе протянул детина. – А то я подумал, шо то по поводу самогонки.
- Не, то его девка позавчора возле столба пропала. Помнишь, я тебе говорил, дошла до столба, вспыхнула – и как не бывало! – старик даже немножко подпрыгнул, от чего забор взвыл и опасно зашатался.
Юра с детиной подхватили сооружение с двух сторон и восстановили статус кво.
- Поганое то место, - закивал внучек, когда опасность миновала. – Помнишь, в позатом году тут собака сбесилась?
Дальнейший разговор для Юры не представлял никакого интереса. А вот столб...
- Ты с ума сошел, - задумчиво сказал Вова Кравчук своему единственному настоящему другу. – То, о чем ты говоришь, недостойно не только надежды отечественной физики, коей ты являешься, но и просто здравомыслящего человека!
- Позволь не согласиться, - набычился Каменный Гость. – Когда имеешь дело с необычными явлениями, надо и мыслить нетрадиционно. Легко сказать: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. А вот что делать, если фонарный столб действительно пахнет ее духами? И горит фонарь с оборванными проводами. И если это мистификация, то очень тщательная и дорогостоящая, а я не знаю человека, который мог бы такое организовать. И Рита ни за что не согласилась бы в таком мероприятии участвовать.
По поводу Риты и ее способности к розыгрышам у Вовы имелось свое мнение, но он благоразумно решил оставить его при себе. Юрка разошелся не на шутку.
- Мне нужна твоя помощь, и я знаю, что ты в состоянии мне ее оказать. У тебя же есть, не отпирайся, - проницательно добавил Гость.
Вова покраснел. Он работал на фабрике бытовой химии, где кроме производных зарина, зомана и пластиковой взрывчатки еще иногда делали скверный стиральный порошок, зубную пасту на алебастре и гигиеническое мыло «первый прыщ». И действительно, энное количество С-4, спертое по случаю в период бурной приватизации завода у него имелось. Зачем он спер пластид, Вова помнил прекрасно. И дело было не только в генетически заложенном инстинкте переть, что плохо лежит. На тот момент превалировало желание сделать приватизацию еще более бурной, слишком уж наглые рейдерские морды фланировали по территории фабрики.
Тогда мысль о взрывчатке казалась весьма уместной, но, к счастью, обошлось. Хотя к краю подошли ой как близенько. Уже, помнится, раздавал втихаря противогазы Женька из второго цеха...
Но вот то, что хотел устроить Юрка, не лезло ни в какие ворота. Терактом и темной уголовщиной воняло это дело. Однако отвертеться возможности не было никакой. С Гостем спорить бесполезно, уж кто-кто, а Вова знал. Тем более, если речь шла о Рите.
- Ладно, не зуди, - обреченно сказал он. – Будет тебе «бабах». Только я пойду с тобой. Во избежание жертв и разрушений.
- Отлично, - мигом повеселел Юра. – Тем более, я с этой ерундой обращаться не умею.
- Так я и думал, - проворчал Вова, борясь с желанием треснуть Гостя по загривку и убежать.
Это тоже, к сожалению, было бесполезно.
* * *
Вова сладострастно предавался самобичеванию. Называл себя слизняком, слабаком и бесхребетником. И, как в песне поется, «прочие эпитеты». Ну что еще можно сказать о человеке, который в три часа ночи лезет по частному сектору, прижимая к груди пакет с пластиковой взрывчаткой?
Но назад дороги нет, потому что сзади крадется громадная тень Каменного Гостя, его лучшего друга. Вова шагал, а в голову против воли лезли темные, трусливые мысли. Мелькали перед глазами слова и фразы, отпечатанные на серой волокнистой бумаге при помощи почему-то старинной пишущей машинки «Ремингтон»: «материальный и моральный ущерб», «подсудимый», «с особым цинизмом» и все такое прочее. Финальная цифра приговора мигала и расплывалась.
- Вот он! – трагическим шепотом сообщила тень из-за плеча.
Впереди маячил кругляш желтого света. Вова сощурился, фокусируя зрение и недобрым словом поминая бромистый ацетон, из-за которого он вынужден щуриться.
- Это и есть твое место смеха? – спросил он, не оборачиваясь.
- При чем здесь смех? – немедленно обиделся Юра.
- Не при чем, не при чем, - так же быстро согласился Вова. – Смех начнется минут через пять, когда это все…
- Ааа, - подобрел Гость. – Это – да, это – конечно.
Вова обреченно вздохнул и отправился укреплять взрывчатку. Над ухом нетерпеливо сопел друг.
- Пониже ее, чтоб у самого основания…
- И без ваших, - огрызнулся Вова, отчаянно потея. Где-то внизу живота собралось никак не меньше трех литров холодной мерзкой жидкости.
Пальцы дрожали и не желали правильно закреплять радиодетонатор, собранный Юриком минут за двадцать. Наконец, вечность спустя, и это осталось позади.
- Отползаем, - прошипел доморощенный взрывник и больно пнул Гостя повыше щиколотки.
Гость беззвучно взвыл, но приказ выполнил беспрекословно, и начал отступать даже не оборачиваясь, а просто пятясь назад. Вдруг его спина уперлась в стену. Но Юра же точно помнил, что никакой стены за спиной он не оставлял. К тому же стены обычно не имеют привычки шумно дышать.
- Хлопцы, а шо вы здесь делаете? – вопросила стена подозрительно знакомым басом.
Юра, обладатель прекрасно тренированной памяти, мигом вспомнил утреннего знакомца, дылду-внучка того деда, которого он про себя окрестил подзаборным. Боковым зрением Гость увидел, как лицо Вовы, и без того бледное в скупом лунно-техническом освещении, становится каким-то синюшным.
- Мужик, - как можно мягче обратился Юра к внучку, - тебя как зовут?
- Петром, как и деда, - гордо сообщил здоровяк.
- А скажи мне, Петя, - продолжил Гость так же ласково, - ты когда-нибудь видел, как столбы по небу летают?
- Не, - шмыгнул носом Петя.
- И мы не видели. А по телевизору сказали, что именно сегодня по улице Бронетанковой, дом 9, взлетит столб.
- Так это ж Бронетанковая и есть, - вытаращил глаза подзаборный Петя.
- А я ж тебе о чем! – голос Юры гремел ликующей уверенностью.
- Так я сейчас за дедом сгоняю, я мигом! – взревел преданный внук.
- Поздно! – еще громче заорал Юра, возвращая Вовчику тумак. – Уже сейчас!
Сквозь полуобморочное состояние Вова каким-то чудом понял, что от него требуется, и нажал кнопку на пультике дистанционки.
Долю секунды ему казалось, что ничего не случится, что детонатор не сработал по каким-то своим собственным причинам.
Нахлынувшая волна облегчения была громадна и подобна взрывной волне.
Впрочем, это и была взрывная волна.
На фоне ополовиненной Луны гордо парил столб. Вове даже показалось, будто фонарь на нем продолжает гореть. Зрелище было необычайно увлекательным, поэтому Вова даже не сразу понял, что летит спиной вперед. И в руках у него вместо пульта сама собой материализовалась жестяная табличка с адресом «Бронетанковая, 17д». В поле зрения вплыл, как при замедленной съемке, Каменный Гость. Юра попытался перехватить друга, но сам потерял равновесие, закувыркался в обломках чего-то, в чем нетрудно признать забор деда Петра… Вовремя подвернувшаяся арматурина, вросшая в землю или выросшая из нее, позволила им укрепиться в приличном положении. Звук, похоже, забыли включить, поэтому Вова изо всех сил старался разобрать по губам слова, произносимые Гостем, но вместо слов складывались какие-то жуткие матючья, а это совершенно несовместимо с Юриной натурой… Зато Петя просто раззявил рот на всю немалую ширину.
Где-то на втором этаже Вовиного сознания вопил и бил себя в грудь опытный полимерщик. Он уверял, что катаклизм не мог быть вызван таким количеством С-4, тем более что на месте злополучного столба образовался перевернутый конус голубого света. На фоне этой ослепительной голубизны толчком взвился темный фонтан, а миг спустя чудовищное зловоние достигло ноздрей. «Канализация!» - вспыхнула молниеносная догадка. Петро растянутым, замедленным движением схватился за голову. Юра все так же беззвучно шевелил губами, но внезапно, оставив с таким трудом завоеванный форпост, сорвался с места и помчался к эпицентру взрыва.
Вова инстинктивно схватил друга за полу куртки, желая остановить, не допустить его падения в смрадный провал, но в очередной раз сказалась разница в весовых категориях: с таким же успехом на Каменном госте могла повиснуть болонка. Вова еще успел заметить, будто бы очередная порция канализационных извержений приняла странную форму двух фигур – сложной грибообразной и низенькой без углов. Но ручаться за это Вова бы не стал, так как разумного объяснения такому явлению не было. Также не нашел он разумного объяснения тому, что дубина Петро ни с того ни с сего принял живейшее участие в шоу. Ну зачем надо было бросаться наперерез явно свихнувшемуся Гостю?! Это же бесполезно, если Гость устремлен, его не остановить даже бульдозером! Но крикнуть об этом Петру он не успел. Они втроем уже падали в голубое, вязкое и донельзя вонючее.
@темы: Отрывок.
Все она...пятка! xD)